Война за Проливы. Решающий удар

Дело уже шло к приказу об общем штурме, и тут, будто очнувшись от наваждения, султан Мехмед Пятый прислал парламентера под белым флагом с предложением о начале переговоров о капитуляции. Как я предполагаю, войск в его распоряжении имелось еще предостаточно, да только их морально-психологическое состояние было весьма далеко от идеала. Эта армия давно бы обратилась в бегство, да только бежать из окруженного Стамбула оказалось невозможно. Убивать за веру эти люди соглашались, а вот умирать за нее – уже нет. Чем более жесткие меры для сохранения дисциплины и боевой стойкости применяло турецкое командование, не останавливаясь перед массовыми расстрелами, тем ниже падал дух турецких аскеров, проникшихся ощущением того, что эта война уже проиграна и любые жертвы в ней окажутся напрасными.

Десять лет назад османская армия с легкостью разгромила греков, в результате чего в турецкой армейской среде возникло несколько преувеличенное мнение о возрождении былой военной мощи. Но греки – это всего лишь греки, армия «третий сорт»: уже не дикари, но еще не первоклассная европейская держава, и даже не государство второго ряда, вроде Италии. Такая страна как Греция способна воевать с кем бы то ни было только в составе коалиций. И если грекам их место показали турки, то самим туркам «политику партии» объяснили сначала болгары, с легкостью отобрав у них Македонию, а потом уже и мы, на пинках вынесшие к Стамбулу громоздкую Фракийскую группировку. Турция на европейском континенте тоже не равна никому, и противостоять первоклассным державам в одиночку также не может. А ведь когда-то это был монстр, способный претендовать на мировое господство и угрожать европейским империям завоевательными походами.

Но что было, то сплыло. Держава, построившая свое могущество на крови, насилии и глумлении над побежденными, закончила свои дни так же жестоко и бесславно, как жила. Отобрав у Османской империи последние лохмотья от былого могущества и славы, мы оставили турецкого султан голым. И это вызвало страшное разочарование в его подданных. Не такого человека они хотели видеть своим господином. Отсюда – и желание его временного величества поскорее капитулировать, пока собственные приближенные не удавили его шелковым шнурком или не подняли на штыки разозленные аскеры…

Переговоры прошли на нейтральной полосе, сразу за стенами так называемого Семибашенного Замка. Хоть прежде это сооружение использовалось в качестве тюрьмы, султан Мехмед Пятый превратил его в свой последний форпост. Наивный средневековый мальчик с европейским образованием… По этой прибрежной крепости «Измаилы», поступи такой приказ, могли бы бить главным калибром, визуально наблюдая цель глазами своих комендоров, и закончилось бы все это грудой битого камня и смертью всех, кто пытался укрыться в этом месте. Но, скорее всего, укрылся он там не от нас, а от собственного народа, только и ищущего, на ком бы сорвать зло – и в таком случае это и в самом деле не самый плохой выбор.

Итогом моей личной встречи с этим человеком стала капитуляция: почетная для самого султана и безоговорочная для его государства. И теперь султан Мехмед Пятый, он же Мехмед Селим Осман-оглы, вместе со старенькой мамой, молодой женой, взрослой дочерью от первого брака и двухлетним сыном оказались под защитой русских солдат. И только после этого все они облегченно вздохнули, потому что в Стамбуле верить в последнее время нельзя было уже никому. Фирман о капитуляции был оглашен через глашатаев, но некоторые воинские части отказались складывать оружие, так что их пришлось принуждать к этому силой. Вон, под окнами дворца застыл броненосец «Потемкин-Таврический», и стволы башен главного калибра развернуты в стороны дымящегося еще кое-где города. Если местный Эйзенштейн и снимет фильм про этот корабль, то это кино будет об этих славных днях, когда мы выбивали из Проливов дурацкую османскую пробку. Пятьсот лет оккупации этого города жестокими захватчиками закончились – и теперь, после долгой турецкой ночи, когда любой его обитатель мог быть убит без всякой причины, над древним Константинополем занимается заря нового русского века.