Война за Проливы. Решающий удар

Сейчас эта пара представляет собой разительный контраст. Он – высокий брюнет кавказского типа в русском офицерском мундире, при золотой сабле, орденах и аксельбантах флигель-адъютанта, она – достаточно пышная сероглазая блондинка-славянка в сером дорожном костюме и шляпке с вуалью. Блестящая зрелая красота. Увидев мадам Натали, я почему-то подумал, что такими мои «сестренки» станут лет через десять, когда наберутся жизненного опыта, остепенятся и выйдут замуж. Было в стоящей передо мной женщине нечто, говорящее, что для Николая Бесоева она не только жена, но и боевой товарищ во множестве славных дел, о которых не принято говорить вслух.

С того места, где стоит наша компания, прекрасно виден расположенный севернее наплавной мост, возведенный русскими саперами в самом узком месте пролива. По нему на азиатский берег непрерывной лентой бредет серая человеческая масса. Это из Константинополя уходит куда глаза глядят турецкое население, не желающее принимать подданство русского царя. Их никто не гонит, а они все равно идут, и значительную их часть составляют даже не местные обитатели, а фракийские турки, сбежавшие сюда из-за страха перед болгарскими властями. Правда, так поступили не все: большая часть мусульман и во Фракии, и здесь, в бывшем Стамбуле, осталась в своих домах, но и того меньшинства, что все же поднялось на ноги, столько, что бредущие по дорогам люди кажутся сплошным человеческим морем. В этой толпе пешеходов – понуро переставляющих ноги мужчин, закутанных в паранджу мелко семенящих женщин и озирающихся по сторонам испуганных детей – изредка попадаются коляски богатых людей, запряженные одной или двумя лошадьми. Жирные коты, как их называет Вячеслав Николаевич, тоже бегут из бывшей турецкой столицы, прихватив лишь самое ценное, в том числе и самых любимых из своих жен.

А для нелюбимых жен, брошенных на произвол судьбы, а также прочих лиц женского пола, потерявших в результате этой войны кормильцев и иные источники к существованию, русские власти создали специальный полевой лагерь, где их кормят и готовят к новой жизни. Женщина в ортодоксальном исламе бесправна и беспомощна, она даже не имеет права выйти из дома без сопровождения евнуха или совершеннолетнего мужчины-родственника. В Российской Империи все совсем не так. Еще в начале своего царствования император Михаил своим указом провозгласил равенство прав мужчин и женщин перед законами Российской Империи – и теперь такие же порядки должны быть внедрены на новых российских территориях. И именно от этого бегут многие ревнители старины, не представляющие, как они будут жить по русским законам. При этом детей, оставшихся без надзора родителей, собирают в отдельном месте, чтобы отправить в Россию – там их поместят в специальные заведения, уже именуемые янычарскими школами. Пройдет десять-пятнадцать лет – и у императора Михаила не будет более преданных слуг и верных подданных.

Ну а сейчас мы все с тяжелым чувством смотрим на тех, кто бежит от такой судьбы как от огня.

– Они все умрут, ибо идут в никуда… – глухо говорит господин Османов, глядя на бесконечный людской поток. – По крайней мере, такая судьба ждет большую часть этих людей – в в Анатолии их никто не ждет. Тамошним турецким властям и в голову не придет оказать им хоть какую-то помощь, и уж тем более о них не будет заботиться новая колониальная германская администрация. И для тех, и других эти люди – просто обуза, бродяги на дорогах, нарушители спокойствия и источник проблем. Но далеко не все просто дойдут до своей цели. Сразу за позициями наших войск их уже ждут лихие люди, которые будут грабить беженцев, раздевать их и насиловать их жен и дочерей. Люди, навсегда уходящие из своего дома, уносят с собой самое ценное – и превратившиеся в бандитов турецкие солдаты об этом знают. Пока туда не придут колониальные германские войска, Анатолия будет довольно опасным местом для жизни.

– Но почему же вы, Мехмет Ибрагимович, не остановите всех этих людей и не вернете их обратно по домам, раз впереди их ждут сплошные несчастья? – спрашиваю я. – У вас же есть для этого власть и право.

Таким же глухим голосом господин Османов ответил:

– Мой император запретил мне удерживать силой хоть кого-либо, кроме одиноких женщин и детей. Он считает, что насильно мил не будешь. Застава перед мостом пропускает только глав семей вместе с их чадами и домочадцами, потому что исход – это только их решение. А прочих, не имеющих в сопровождении взрослых мужчин-родственников, идущих неизвестно куда из одного лишь стадного чувства, направляют в специальный лагерь для перемещенных лиц.

– Но почему они уходят? – спросил я. – Ведь глашатаи на улицах непрерывно повторяют для всех, кто слышит, что ваш император никого не прогоняет и примет в свое подданство всех местных жителей, без различия вероисповедания, нации, пола и возраста.