Война за Проливы. Решающий удар

Получив приглашение императора Михаила прибыть вместе с детьми для переговоров в Санкт-Петербург, вдова императора Франца Фердинанда испугалась. Несмотря на то, что письмо русского царя царей было оформлено надлежащим образом и не носило ни малейших следов свирепости, свойственной этому государю (как считали в Европе) или даже простого неудовольствия, несчастная София Хотек фон Хотков унд Вогнин увидела за этим вызовом в Зимний дворец большущий подвох. Ей захотелось схватить детей в охапку и бежать – неважно куда: в Аргентину, Канаду или на Маршалловы острова.

Но потом, пометавшись встревоженной курицей, фрау София немного успокоилась, вспомнила, что ей когда-то говорил муж, и решила, что ехать надо. Русский император своих приглашений два раза не повторяет и, что еще хуже – отказавшийя от его предложений потом будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Были уже прецеденты с румынской королевской семьей. Старый король Кароль попросился в отставку, но вместо его племянника-наследника русский император сделал правящей королевой – подумать только! – супругу этого принца-ботаника, принцессу Марию Эдинбургскую, одновременно приходящуюся близкой родней британскому королевскому дому и дому Романовых, а уже та принесла ему вассальную присягу. Нет, ехать в Санкт-Петербург надо и без всяких колебаний – это однозначно.

Поэтому, набравшись мужества, светлейшая герцогиня Гогенберг собрала детей и при одной доверенной служанке отправилась в дальний путь из Лозанны в Санкт-Петербург. К тому времени пассажирские поезда через Германию снова, как и в старые времена, ходили с точностью швейцарского хронометра. Сражения в Европе уже стихли и только где-то далеко, под Стамбулом, продолжали грохотать пушки. Русский медведь в меру возможностей продолжал обустраивать южный выход из своей берлоги, через колено ломая разных непокорных, не понимающих собственной пользы. Заря нового мира вставала на востоке, и если союзникам Российской империи она обещала невиданное процветание и барыши, то ее противники не видели в ее свете ничего, кроме пылающих слов «горе побежденным».

За толстым богемским стеклом вагонного окна мелькали километровые столбы, чистенькие немецкие деревни и серые, будто припудренные пеплом, города. И лишь изредка на узловых станциях экспресс обгонял эшелоны с демобилизованными солдатами запаса, возвращающимися домой после войны – короткой, как вспышка молнии. Ражие бородатые германские мужики, загоревшие под жарким французским солнцем на полях августовских сражений, веселые и нехмурые, возвращались к своим городам и весям. Улыбаясь, они махали руками проезжающим мимо составам – ибо работа была несложной, потери небольшими, а мир в Европе после этой войны обещал быть вечным. Германия, впитав в себя провинцию Остмарк, стала по-настоящему единой. Франция, низвергнутая в прах второй раз подряд, больше никогда не поднимется, а кроме нее, других возмутителей спокойствия в Старом Свете, считай что и нет.

В Вержболово на русской границе странствующее семейство Гогенбергов ожидал сюрприз: две девицы, на вид весьма юного возраста, представившиеся прапорщиками эскорт-гвардии русского императора Эльзой фон Зайдель и Анной фон Гартвиг. Это двое в одном лице были защитой, гидами, переводчицами, а также официальными лицами, имеющими полномочия решать с местными властями самые щекотливые вопросы. Фрау София знала, что эскорт-гвардия входит в структуру ГУГБ, – а это настолько страшная организация, что при виде ее эмблемы (рыцарский щит с двумя перекрещенными мечами) немеют даже самые храбрые языки. Собственно, их знакомство с того и началось, что фройляйн Эльза показала пограничному чиновнику какую-то маленькую красную книжечку и сказала несколько слов по-русски, после чего все обычные в таких случаях формальности были решены в мгновение ока. Так что не успели высокопоставленные путешественники опомниться, как уже сидели в вагоне первого класса экспресса, следующего до Санкт-Петербурга.

И вот за окном поплыли совсем другие пейзажи, отличающиеся от европейских большим количеством лесов и меньшим – деревень и распаханных полей. И чем дальше на север мчался поезд, тем больше было примет подступающей осени: больше желтых листьев на деревьях, более прохладный воздух; при этом из низких туч сеялся моросящий дождь. А когда за Псковом поезд вырвался из этой мокрой полосы, то очистившееся небо оказалось того морозно-голубого цвета, который бывает только в России, и только в преддверии скорой зимы.

Единственное, чего не увидала фрау София, проехав от самой границы до русской столицы, так это примет того, что эта большая страна, сама по себе равная целому континенту, ведет где-то тяжелую войну. Правда, к тому моменту турецкая мощь была уже сломана, Константинополь освобожден, и по этому поводу уже отбухали орудийные салюты и отзвонили праздничным малиновым звоном колокола на церквях. Лишь в Закавказье, на сирийском направлении, продолжались бои местного значения, но по сравнению с уже отгремевшими битвами это была мелочь.