Война за веру

Без ружей и патронов, но заменяя другими товарами. Кокаиновую пасту и настойку тоже придержал, зато вторую повозку и коней взял в расчет. Мне столько без надобности в ближайшее время. Они ж не только ценность, но и необходимость кормить и где-то содержать.

— Торговаться не станем, — обрывая фразу, приказала, и не подумав уточнить. Можно не сомневаться, о резне и апере давно в курсе. — Ты даешь то, что можешь. — Вторая часть осталась неозвученной, но явно имелось в виду: при случае не забудь еще принести.

В принципе, это подразумевало очень выборочный подход. С кого-то больше, с кого-то меньше в дар возьмут. Меня и вовсе проверять не собираются. Мог бы и не отдавать вторую упряжку. Но выглядеть хуже прочих для мавретанца отвратительно. Все-таки не один год сестре учиться. Никто не станет напоминать или требовать, однако здесь помнят и щедрость, и скупость. И это справедливо.

— Насчет совета, — останавливаясь, произнесла задумчиво.

Я насторожил уши.

— Насколько много знаешь о клане Тубрака?

Сегодняшнем? Ничего. Потому и просил о помощи.

— В нашей долине три деревни, — принялся добросовестно излагать устаревшие на тридцать с лишним лет сведения. Кое-что уточнил по дороге, и особой разницы не наблюдается. — Тубрак, Шебан и Угбул.

Собственно, все они происходят от жителей Тубрака и связаны семейными узами, но не всегда жили дружно. Сначала выплавляли сами железо, но потом выгоднее стало приобретать в городе. А наши мастера всегда занимались изготовлением оружия. Боевые клинки всех видов и доспехи. Конечно, были люди, профессионально занимающиеся отделкой, и было даже разделение труда. Помощники создавали ножны. Рукоять делал другой специалист, в основном из черного рога, реже — из слоновой кости. Он же изготавливал собственно клинок и мог сделать в день один хороший или два ходовых. Угбул все больше по части ружей. Стволы и деревянные части. В Шебане делали кольчуги и ножи плюс всякую мелочь. Подсвечники, украшения, блюда, вазы.

В Хетаре тоже наши должны быть. Заводик здесь имелся и доля в руднике.

— Неплохо, — сказала жрица одобрительно. — Но односторонне. Из трех здешних серьезных плавильных производств одно уже лет десять принадлежит не просто вашему роду, а Желтому Крылу.

Вот такие вещи были хуже всего. Мало того что имя меняли с детского на взрослое, но еще при рождении наследника начинали называть отцом такого-то. Отсутствующему много лет невозможно сориентироваться.

— Простите?

— Его когда-то звали Железный Наконечник.

— О, — говорю машинально, — ему ж под семьдесят должно быть!

Еще б не знать. Муж двоюродной тетки и сам троюродный кого-то там. В нашей долине все друг другу кем-то приходятся. Это и хорошо, и плохо. Первое — потому что всегда есть кого просить о помощи, заступничестве или одолжить денег. Второе — невозможно решать любые проблемы, чтоб все не были в курсе и не вмешались старшие. Ни под каким соусом не останусь на «родине». Вернусь в Хетар.

Железный Наконечник мужик был умный и определенно с коммерческой хваткой. Не столько ковал железо, сколько торговал изделиями. Еще при мне вложил деньги в новые печи. Видать, не зря.

— Пока скрипит. Председательствует в собрании старшин города и один из судей помимо личных дел.

Серьезные должности. Скорее всего, не единственные. Обычно такой человек заведует «иностранными» делами и контролирует сбор налогов в общую казну, что дает немалые рычаги для нажима на людей. Почему Бирюк промолчал? Да и остальные помалкивали. А ведь прямо сообщил, зачем и куда иду. Могли б подсказать. Годы отсутствия в Мавретане дают о себе знать. Нечто важное упускаю.

— Я зайду сегодня вечером к нему, поговорю о тебе. Потом сообщу результат.

Это было больше, чем мог надеяться. Сама подсказка очень удачная, но если еще и замолвит словечко…

— Завтра, надеюсь, посетишь и будешь ждать.

Есть серьезное отличие в нашем отношении к жизни. Они никуда не торопятся. И даже договариваются о сроках очень приблизительно. Тем не менее лучше, чем ничего.

— Не обольщайся. Он может взять под покровительство, но признать своим способно только общее собрание. В Хетаре сегодня ваших сто тридцать девять семейств и где-то три сотни мужчин.

Именно так и считают. Рабочие души — мужчины. По факту на каждого обычно приходится больше одной женщины и два-три ребенка.

— В долине четыреста шестьдесят три семейства — за девять с половиной сотен.

Забавно, как четко она называет количество семей. А уточнение понятно. Деревня по-прежнему перевесит в серьезном вопросе, хотя могу забиться, старейшины здешним давно не указ. В моем случае все зависит от прямых родичей убитого.

Это случилось давно, и я имею право требовать примирения, не будучи злодеем, а его сыном. Преступление внутри семьи считалось посторонних не касающимся и не влекущим за собой появление кровников. Вряд ли кто-то всерьез взъестся на действующего по всем правилам. Фенека изгнали, а не приговорили к смерти. Тут есть разница, и существенная.