Воины Беловодья

— А-а! Кирилл! — воскликнул кот, поднялся со скамьи и сделал несколько шагов навстречу. — Как спалось, любезный друг? Надеюсь, хорошо? Кошмары не мучили?

Кот протянул лапу и так же, как и накануне, немного задержав в ней ладонь Кирилла, помял ее. Видимо, такая у него была привычка здороваться.

— А я, как видишь, — кот ткнул лапой в сторону монаха, — пол-утра бьюсь с этим творцом. Совсем не помнит, чему сам когда-то учил. Якобы забывать стал. Прикидывается, наверно. А ведь твое творение известно, — кот обернулся к Якову, — и, причем, известно в самых высоких сферах, — тут Балор указал на голубое небо, по которому неторопливо плыли легкие белые облака. — Его там знают. Ты понимаешь, о Ком я говорю?

Монах вздохнул, кивнул и повесил голову.

— Ты знаешь, Кирилл, — угрюмо сказал Балор, — там содрогнулись, когда узнали, о чем идет речь в опусе этого смиренного ханжи. Все содрогнулись. Ты не читал его книжицы? Ах, да! Ты же не знаешь, кем был этот скромный монах. Поступим так. Яков, сейчас ты проводишь господина Кирилла в свое жилище и без утайки все ему подробно расскажешь. Ты не против, Кирилл? Я буду ждать вас здесь, хочу поближе познакомиться с Шейлой.

— Знакомься! — Кирилл махнул рукой. — Только баловать ее не надо. Итак, Яков, куда идти?

Яков отвесил поклон и, бросив на Кирилла быстрый взгляд, сделал жест рукой. Как бы пропускал. Мол, господин, я буду следовать за вами.

— В ту сторону, господин. Во-он к той башне. Я следую за вами…

Ну что же, время есть. Отчего бы не послушать первоисточник. Кирилла с самого начала интересовал вопрос: кто же этот монах Яков?

* * *

Яков подошел к башне, что стояла в дальнем углу замка, и толкнул неприметную дверь. Она медленно, со скрипом распахнулась. Поклонившись, монах широким жестом пригласил Кирилла войти.

Кирилл с любопытством оглядывался. Он оказался в длинной узкой келье. Из оконца, расположенного высоко под потолком, бил хмурый свет. От серой каменной кладки стен тянуло холодом и почему-то пылью. Хотя пол в келье был подметен, и, как он успел заметить, в ней царила опрятность.

«Странно, что у него так мрачно, — думал Кирилл, — ведь на улице солнышко светит, осень в разгаре. Тепло. Золото и багрянец везде. В других помещениях замка не холодно, а тут будто в погребе».

Келью обставляли: высокий, похожий на старинное бюро, но без выдвижных ящиков стол; перед ним стул с длинной прямой спинкой и ножками, стянутыми узкими кожаными полосками. Возле стула расположилась узкая наклонная скамеечка. Древесина ее потемнела то ли от сырости, то ли от старости, и кое-где на полированной поверхности виднелись маленькие овальные ходы, прогрызенные жуками-древоточцами.

«Для ног, — понял Кирилл, — раньше так сидели».

На столе стояла массивная, вырезанная из темного камня чернильница. Рядом с ней длинный стаканчик, из которого торчали белые гусиные перья. На левом краю стола лежала толстая стопка чистых, желтоватых от времени пергаментов. Больше в келье не было ничего примечательного. Хотя нет, на одной из стен, возле оконца, Кирилл заметил глубоко вырезанный странный знак размером с ладонь. Он походил на старинную руну, одну из тех, что когда-то выбивали на древних камнях севера. Руна была вся исчеркана чернильными полосами, будто кто-то хотел зачернить ее и убрать с глаз долой. Как она выглядела первоначально — Кирилл не разобрал. Выглядывающие из-под чернил острые углы руны таили в себе нечто непонятное и, как показалось Кириллу, враждебное.

«Странный рисунок. Зачем он здесь? Не соответствует обстановке. А келья — один в один обитель средневекового монаха-переписчика, — скользнула мысль. — Гравюру, на которой изображено нечто подобное, я как-то видел в одной библиотеке, в какой-то старой книге. Стоит за таким столом монах и переписывает толстый фолиант. Тут хоть стул есть. Переписывать дело муторное — по нескольку месяцев на одну книгу уходило. Каждую буковку выводили с завитками и с красотами. Ну а где, по моему мнению, должен обитать такой колоритный тип, как монах Яков? Ему тут самое место. Каменная келья. Для него то, что надо. Хотя где же он спит? Ни кровати, ни лежанки… Не сидит же он за этим неудобным столом все свое время, в самом-то деле? Этого никто не выдержит, это сродни пытке. Вряд ли когда-нибудь привыкнешь…»

Меж тем монах опять поклонился и подвинул к стене скамеечку для ног. Указал на высокий стул.

— Садитесь, господин Кирилл. Здесь вам будет удобней. Я же, с вашего позволения, присяду тут, на скамеечке, у стены. Рассказ мой будет обстоятельный, и я не хочу, чтобы вы испытывали неудобства, слушая меня.

«Ох! Опять! Сколько слов за одну минуту! Опять эти речевые обороты! Ладно, пусть говорит, как он привык. Может быть, когда-нибудь приноровлюсь и я. Хотя сомневаюсь».

Монах проперхался и заговорил негромким глуховатым голосом: