От Неаполя Ганнибал пошел на север, ко второму по значению городу Италии Капуе, перипетии внутренней борьбы в которой давали ему серьезные основания надеяться на более теплый прием. За год до этого высшую должность в городе («медикус тутикус» – «всенародный судья», бывший верховным жрецом, судьей, главнокомандующим и отвечавшим за внешнюю политику) занял лидер капуанской демократии Пакувий Калавий. Характеристика, которую дает ему Тит Ливий, скупа и достаточно однобока. Хотя Калавий и был знатного происхождения, свои богатства он добыл «нечистым путем» (как именно, не уточняется). Его целью стал захват власти в городе, но при сохранении сената, чьи функции планировалось сделать чисто декоративными, так как пытаться установить в италийском городе неприкрытую тиранию было заведомо безнадежно (ввиду такой умеренности Ливий называет Калавия человеком «низким, но не до конца потерянным» (Ливий, XXIII, 2, 4). Для достижения этого Калавий придумал и претворил в жизнь достаточно остроумную комбинацию. Созвав сенат, он обрисовал ситуацию следующим образом: после битвы при Каннах городская чернь надеется перебить сенаторов и передать город Ганнибалу. Однако он сам предпочел бы сдаваться пунийцам только в крайнем случае, а сенаторов может спасти, если они «доверятся ему и забудут о городских несогласиях» – то есть, надо думать, признают его полную власть. Перепуганные «отцы города» были согласны на что угодно, и Калавий изложил им часть своего плана: он запрет их в курии, как будто и сам является участником заговора, но при этом дает сенаторам слово, что найдет способ спасти их от расправы. Ему поверили, и Калавий свое слово сдержал.
Сенаторы были заперты в курии, а стража у дверей получила приказ никого не впускать и не выпускать без ведома Калавия. Сам он тут же созвал граждан города на собрание и обратился к ним с предложением расправиться со старым сенатом, благо для этого появилась самая удобная возможность. Однако вместе с тем Калавий обращал внимание на то, что совсем без сената город существовать не должен, если, конечно, не хочет царского правления, а поэтому необходимо было одновременно с ликвидацией старого сената избрать новый. Чтобы решить эту двоякую задачу, Калавий предложил судить каждого бывшего сенатора, но прежде, чем исполнить над ним приговор, назначить на его место достойного человека. Толпа согласилась, и гениально задуманный спектакль был разыгран до конца: «…в урну бросили таблички с именами сенаторов; как только вынулось чье-то имя, Калавий приказал привести этого человека из курии. Услышав имя, люди стали кричать, что это бессовестный негодяй, достойный казни. «Вижу, – сказал Пакувий, – как вы порешили о нем; назначьте же вместо бессовестного негодяя сенатором хорошего и справедливого человека». Сначала все молчали, не зная, кого предложить, но затем, когда кто-то, преодолев смущение, назвал чье-то имя, тут же поднялся шум: одни кричали, что этого человека не знают; другие попрекали его низким происхождением и бесчестящей бедностью, грязным ремеслом или постыдным промыслом. Еще больше обвинений посыпалось на второго и третьего человека, предложенного в сенаторы; становилось ясно, что люди сенатором недовольны, а предложить вместо него некого; не тех же, кого вызывали только затем, чтобы они слушали о своем позоре. Все прочие были гораздо ниже и невежественнее упомянутых первыми. Люди разошлись, говоря, что легче всего терпеть знакомое зло, и распорядились освободить сенаторов» (Ливий, XXIII, 3, 7–14).
Так ситуация разрешилась ко всеобщему удовольствию: Пакувий Калавий получил реальную власть, плебс чувствовал себя хозяином города и наслаждался пресмыкательством сенаторов, которые, в свою очередь, радовались уже тому, что все остались живы. На фоне этого росли антиримские настроения, и единственным серьезным фактором, удерживавшим капуанцев от прямого разрыва с метрополией, было то, что в расположенных на Сицилии войсках служили триста юношей из знатнейших семейств города, а кроме того, многие граждане были связаны с римлянами родственными узами.