Между тем Филемен, приблизившись с другой стороны города к небольшой калитке, позвал сторожа, говоря, чтобы тот поторапливался, так как его людям тяжело тащить убитого им огромного кабана. Сторож с готовностью отпер, надеясь, что и теперь ему перепадет что-нибудь из добычи. Первым вошел Филемен, за ним трое носильщиков с тушей кабана, размеры которого действительно удивляли. Сторож, ничего не подозревая, взялся его осматривать, и в тот же момент Филемен заколол его рогатиной. За ними первой ворвалась группа человек в тридцать, которая перебила караульных в ближайшей надвратной башне и впустила остальных. Вместе с Филеменом они направились к рынку, где их уже с нетерпением поджидал Ганнибал. Убедившись, что все идет по плану, он разделил на три отряда две тысячи кельтов и, придав каждому по двое проводников из заговорщиков, отправил занимать ключевые места города. Таиться уже не имело смысла, и Ганнибал приказал своим воинам убивать всех встречных римлян, но тарентинцев не трогать и предупреждать, что им ничего не грозит (Полибий, VIII, 31, 4–11; 32, 1–4; Ливий, XXV, 9, 13–17).
Наконец, в городе поднялась тревога. Весть о вражеском нападении дошла до Гая Ливия, но тот после бурно проведенного дня даже не попытался что-либо предпринять, а вместе со слугами вышел из дому (возможно, охранявшие его заговорщики к тому моменту были где-то в другом месте или просто не решились напасть), дойдя до гавани, сел в лодку и переправился в акрополь. Чтобы усилить неразбериху среди врагов, Филемен с товарищами стал подавать на запасенной заранее римской трубе сигнал сбора. Слыша его, солдаты по привычке выбегали из своих домов и спешили к акрополю, и тут-то, на улицах, их поодиночке истребляли пунийцы. Тарентинцы же в массе своей не подозревали о том, что происходит на самом деле, думая, что это гарнизон совершает какие-то свои маневры, тем более что никаких грабежей не было, а граждан города никто не обижал. Только на рассвете, когда стали видны лежащие тут и там тела римских легионеров и разгуливающие по улицам ливийцы и кельты, стало ясно, что город находится в руках Ганнибала (Полибий, VIII, 32, 6–12; Ливий, XXV, 10, 1–5).
Когда стало поспокойнее, Ганнибал обратился через глашатая к гражданам города с предложением собраться безоружными на городской площади. Одновременно с этим по городу ходили заговорщики, призывая тарентинцев не бояться и говоря, что пунийцы пришли их освободить. Большинство горожан восприняло это с радостью и пришло на площадь, а те, кто сочувствовал римлянам, бежали на акрополь, где уже собрались остатки гарнизона. Ганнибал приветствовал своих сторонников и после уверений в своем хорошем к ним отношении распустил собрание, посоветовав тарентинцам пометить собственные жилища и под страхом смерти не делать этого с домами, где жили римляне, – они должны быть разграблены и разрушены (Полибий, VIII, 33; Ливий, XXV, 10, 6–10).
День и следующую ночь пунийцы провели на улицах города, а наутро Ганнибал повел воинов штурмовать акрополь. От этой мысли он, впрочем, сразу же отказался, как только увидел, что крепость находится на скалистом полуострове и отделена от города стеной и глубоким рвом. Тогда Ганнибал решил отрезать римлянам путь на большую землю. Для этого тут же начались работы по возведению вала, параллельного крепостной стене и рву. Ожидая, что римляне наверняка сделают вылазку, он подтянул поближе лучшую часть войска. Расчеты Ганнибала оправдались, и когда римляне вышли из крепости, их не особенно старались сдерживать, но как только большая их часть перешла ров, на них напал запасенный для этого отряд. После упорного боя римляне отступили, при этом большую часть погибших среди них составили те, кто упал в ров (Полибий, VIII, 34, 7; Ливий, XXV, 11, 1–6).
Теперь, когда защитники акрополя были значительно ослаблены, Ганнибал закончил строительство вала, а за ним приказал вырыть новый ров и возвести насыпь с частоколом. Но даже этого ему казалось недостаточно, и за этой двойной линией заграждений было оставлено место для еще одной стены, чтобы тарентинцы могли, контролируя римлян, полагаться только на собственные силы. Пока же стена не была готова, для их поддержки был оставлен лучший конный отряд, а основные силы карфагенян расположились лагерем в пяти милях к востоку от Тарента, у реки Эвроты (в римской традиции – Галес) (Полибий, VIII, 35, 1–9; Ливий, XXV, 11, 7–9).