Как и в прошлый раз, Локры Ганнибалу удалось спасти. Гонец сообщил коменданту города Магону, который уже отчаивался удержать оборону, что на помощь идет пунийская армия, а впереди нее движется нумидийская конница. Ободренный этим, Магон повел своих воинов на вылазку. Бой шел на равных, но когда в тыл римлянам ударили нумидийцы, те дрогнули и, бросив осадные машины, бежали к берегу, где стоял их флот, и спаслись, выйдя в море (Ливий, XXVII, 14–17).
Уход Ганнибала на юг позволил Криспину перевести дух. Страдая от тяжелых ран, он не мог полноценно руководить армией и отступил со своими легионами к Капуе, едва пережив дорогу. Контролировать оставленное направление он поручил военному трибуну Марку Марцеллу, передав ему власть над войсками погибшего отца. Написав обо всем случившемся в Рим и опасаясь, что Ганнибал, развивая успех, пойдет отвоевывать Тарент, Криспин просил прислать ему легатов, с которыми он мог бы выработать дальнейший план действий. Из Рима на смену Марцеллу-младшему отправили Фабия Максима-младшего, а к Криспину трех легатов: Секста Юлия Цезаря, Луция Лициния Поллиона и Луция Цинция Алимента. Будучи не в силах прибыть в город, Криспин назначил диктатором для проведения приближающихся консульских выборов Тита Манлия Торквата. Вскоре после этого сам Криспин умер от ран (Ливий, XXVII, 29, 1–6; 33, 6).
Итак, по сравнению с предыдущей кампания 208 г. до н. э. могла считаться для Ганнибала достаточно успешной. Не понеся больших потерь (кроме разве что шестисот римских перебежчиков в Салапии), он удержал почти все свои территории, избавился от обоих римских консулов, на некоторое время лишив вражескую армию необходимого управления и сильно подорвав планы сената. Тем самым его армия сохранила шанс продержаться до подхода из Испании воинов Гасдрубала и с новой силой продолжить борьбу.
Испания, 208 г. до н. э
После взятия Сципионом Нового Карфагена вплоть до следующего, 208 г. до н. э. в Испании не происходило активных боевых действий, а борьба продолжалась методами дипломатии. Римское войско непрерывно пополнялось, так как вожди иберийских племен, успевшие разочароваться в правлении карфагенян, искали только удобного случая, чтобы отколоться. Расчет Сципиона на то, что с захватом в Новом Карфагене иберийских заложников он сможет располагать силами выдавших их племен, полностью оправдался. Одним из первых на сторону римлян перешел вождь эдетанов Эдескон. Его, помимо желания вернуть оказавшихся теперь во власти Сципиона жену и детей, вдохновляла надежда возглавить другие иберийские племена, которые, по его мысли, скоро неминуемо должны были одно за другим добиваться союза с римлянами. Публий, конечно же, вернул ему семью и признал другом римского народа. Примеру Эдескона вскоре последовали и другие иберийские вожди со своими отрядами, в частности, покинувшие армию Гасдрубала Баркида Мандоний и Индебил (Полибий, Х, 34–35; Ливий, XXVII, 17, 1–3).
Время шло, силы римлян росли, а у карфагенян убывали. Понимая, что дальнейшее промедление грозит только ухудшением и без того сложного положения, Гасдрубал решился перейти в наступление. По словам Полибия, в случае поражения пунийский военачальник намеревался пробиться в Галлию, откуда, набрав пополнения из местных племен, идти в Италию на помощь Ганнибалу (Полибий, Х, 37, 3–5). Надо полагать, что, если бы Гасдрубалу удалось победить, целью его дальнейшего похода тоже стала бы Италия, как это и планировалось в Карфагене, но в этом случае он допускал возможным потратить определенное время на улаживание отношений со своими коллегами-полководцами и, возможно, объединение армий.
Сципион со своей стороны тоже стремился к сражению – ему не хотелось упускать инициативу, к тому же надо было пользоваться моментом, пока пунийские войска не объединились. Рассудив, что на море в ближайшее время боевые действия вестись не будут, он приказал поставить флот на стоянку в Тарракон, а всех пригодных матросов вооружить и распределить по манипулам, дополнительно усилив таким образом сухопутные войска. После того как из Рима вернулся Гай Лелий, Сципион выступил в поход, намереваясь перехватить армию Гасдрубала Баркида. Вскоре к нему присоединились ушедшие ранее от карфагенян Индебил и Мандоний. Сципион вернул им жен и дочерей и заключил договор, по которому иберы обязывались во всем следовать приказаниям римских военачальников. Именно тогда иберийские вожди впервые в порыве благодарности назвали Публия царем. Такая почесть была неожиданна, присутствовавшие римляне обратили на это внимание, а Сципион смутился и постарался умерить пыл своих новых подчиненных. Тем не менее наверняка такое проявление чувств не было для него неприятным, и практичный римлянин учел на будущее возможность использования подобных настроений среди местного населения (Полибий, Х, 37, 6–10; 38, 1–6; Ливий, XXVI, 17, 8–17).