Воины Хаоса наводят порядок. Книга 1

— Я по говору и словам понимаю, что многие в вашем отряде из Тарбагании, но за всех не скажу, разумеется. Где «Одной Второй» довелось побывать?

— Э! Много где. Отряду лет десять, я в нём с третьего года, и мы чуть не половину обжитого мира промаршировали за это время. Били бандитов, и конкурентов, и поднятых покойников, и инсектов, и хоблов-каннибалов, о! Доходили до самого Затемнения, но там людям живым делать нечего.

— То есть в Брошенных Землях бывали? По заказу? И как там?

Розес плюнул тонкой струёй через щель меж зубами.

— Одного лиходея ловили. Там примерно как здесь, только хуже, — он обвёл рукой каменистый ландшафт. — Мха побольше и плесени. А на юге тучи стеной, и под ними кромешная тьма. Оттуда всегда дует ветер, и пахнет он скверненько…

— Кто живёт там сейчас? Мы весной как раз спорили, — пояснил Кэррот.

— Да какая жизнь! Лиходей со свитой скрывался, думал, не сунемся, — веснушчатый наёмник скорчил гримасу. — Мы там видели слизких свиней, они жрут с земли плесень, и горбатых собак, они жрут этих самых свиней. Черви всякие… гниль…

Костик поёжился.

— Угу. А здесь были? Я видал на картинках Оркании аж грибные леса! Но пока — горы как горы. Обычные кучи камней.

Розес снова сплюнул сквозь зубы.

— То мне, братец, неведомо, я тут впервые. Посмотрим, идти-то недолго, ещё дня три-четыре на марше… А тут горст большой, можно месяц чесать в одну сторону, пока к Тухлому морю не выйдешь.

У Изварова хватало вопросов, но Розеса вызвали к капитану, и беседа прервалась. Рядом брёл вечно хмурый наёмник по прозвищу Батя, беспокоить его не хотелось. На привале Кэррот с Костиком вполголоса обсуждали, что ещё вызнать у новых знакомых, когда к ним прикопался истосковавшийся Турфан Корчев.

— Милиционер-срочник не д-должен пьянки да п-пересуды со всяким сбродом устраивать! По возвращении лично м-м-майору Хенрику доложу, если не прекратите.

Кёрт Олясин аж сухарём поперхнулся.

— Лейтенант, тебе сапоги-то не жмут? Мы тут связи налаживаем, шкурой рискуем, чтобы ты ходить мог, и такая твоя благодарность? Поклёп возводить вздумал?

— Да и не сброд они, люди как люди, — добавил Констанс.

— Не видел т-ты жизни, с-сержант, — зловеще сощурился Корчев, — Эти «люди» п-при п-п-первой же в-выгоде тебя п-пырнут в спину да т-танцульку на т-трупе спляшут. Они все д-д-дрянь вероломная!

— О нас они то же самое думали, — парировал Костик.

— Да и что нам, с тобою пить, что ли? — разгорячился Олясин. Турфан побледнел и вжал голову в плечи. — Ты годами у своих воруешь, а потом о вероломстве талдычишь?

— Пока вы там лясы с наймитами точите, — вступил в перебранку Лас Порсон, от которого давно не было ни звука, — они уже нам людей в тыл поставили. Стерегут нас. Недоброе затевается.

У Кэррота по спине пробежал холодок: скотина Порсон в кои-то веки говорил дельные вещи. Они больше не замыкали отряд. Краем глаза он это подметил ещё утром, но тогда не придал значения: позади всю дорогу на некотором отдалении брели два наёмника.

Остаток дня Олясин с Изваровым шли, тревожно зыркая по сторонам, а потом Костик прокашлялся и сказал:

— Ерунда. Не за нами они следят. Видел? Назад поглядывают.

— Ага. Но коллегам знать необязательно. Интересно, кто нас преследует?

Плато завершалось каменной осыпью. Отряд, потоптавшись, вразброс начал спуск по крутому уклону. Святые отцы и паломники шли осторожно; наёмники звенели железом, обходя их по флангам. Группа гномов обсуждала белёсый булыжник, на ходу передавая друг другу. Чернобородый Батлер опасливо помахал штрафникам рукой, и они помахали в ответ. Констанс сел на камень и долго тёр пальцами утомлённые глаза, а потом пробурчал:

— Всё, как Шуга учил. «Не верь тому, о чём кричат, а верь тому, о чём молчат»… Мы опять посланы непонятно куда неизвестно зачем… и темнят все, собаки горбатые!

Кэррот ободряюще ткнул его кулаком в плечо.

— Мы могли бы томиться в казармах и казематах… Ан нет, друг Констанс! Дышим ветром просторов, покоряем вершины… скоро нам пировать у подножия сказочных гор. Всё неплохо, ступай себе и не печалься.

Ночью лил сильный дождь, налетая с порывами ветра. Серым утром неугомонный Бартоло вновь выступил с проповедью, на сей раз более экзальтированной. Многие его последователи утомились походом: кто подвернул ногу, кто спину потянул, но патетичные речи церковника их будто бы исцеляли. Кэррот чутко внимал выступлению. Ему очень хотелось освоить искусство речами влиять на сознание страждущих масс.

Погода в горах меняется быстро. Покуда Бартоло горланил о путеводном свете, горизонт затянула сизая морось.