Воины Новороссии. Подвиги народных героев

— Они, конечно, в шоке были. От государства дали им дом. Они говорят: «Это избушка. И мы, когда начали ее ремонтировать, а привезли с собой из Воронежа обои. Так вот отштукатурили, и в избушке начали обои клеить. И местные жители смотрели на нас, как на дураков». Потому что там обоев никто не видел никогда. Они там завели хозяйство, корову и жили как обычные люди.

— А работа в школе?

— Думаю, проблем не было никаких…

— Там моей маме от климата стало плохо, и ее отправили в Воронеж.

— У меня тоже как бы начиналась астма, и врач рекомендовал поменять место жительства, и мы переехали в Воронеж.

— Сколько лет они отработали в Оренбурге?..

— Четыре или пять лет…

— А чем стали заниматься здесь?

— Отец стал преподавать в ВГУ на спецфакультете, это для иностранцев. Преподавал неграм, вьетнамцам, северным корейцам… И ему дали комнату в общежитии. И мы жили там долго.

— А вы годики набираете…

— Набирать-то набираю, — рассмеялся Ярослав. — Трудности 90-х наступили. И мы потихоньку начали переезжать. Моя бабушка, мать мамы, сказала: «У меня участок большой. Можете взять половину и строить дом». И вот мы жили в общежитии, а тем временем строили дом в Воронеже. Дом построили и потихоньку туда перебирались. Родители, моя сестра — она старше меня, и я.

— И вы там пошли в школу…

— Да, в 20-ю. Она в СХИ (район в Воронеже, где находится сельскохозяйственный институт). Пошел в первый класс. Учился, а в седьмом классе ушел. Вернее, ушли. Я, честно говоря, вел себя не лучшим образом. Успеваемость никакая. Если тройка, то это уже хорошо. Не хотел учиться. Это же 91, 92, 93… Это годы, когда родители на двух работах, на детей у них времени нет. Им как бы семью прокормить. И мы сами себе предоставленные… А время-то какое. Наркомания, шайки, бандитские авторитеты.

— Разгул был…

2. В кадетке

Черешнев:

— А отец мой, он срочку служил на Байконуре, когда был солдатом. Он закончил военную кафедру. А был выбор: можно и офицером, и солдатом пойти. Ну и он пошел солдатом. А где-то внутри свербило, что вот не так поступил. И он мне: «Я тебя отправлю в кадетский корпус, будешь там к дисциплине приучаться». А я все это отрицал: ничего мне не нужно. Я буду тут… Ну, а как, в школе и курили, и… ну, пацаны… Но благо в милицию я ни разу не попал, никаких приводов у меня не было. Только вот с дисциплиной. И учителя вызвали родителей и сказали: забирайте документы, отправляйте куда хотите… Здесь он более непотребен…

— Это седьмой класс…

— Да.

— Самый шалопайский возраст… Мы же как над учителями только не…

Черешнев:

— А у меня одноклассник со мной учился, а он раньше ушел на год. Воробьев Саша, друг мой. Мы с ним вместе дисциплину нарушали. Но сейчас вспоминаю, и мне не по себе становится от того, что мы там творили. Мы покупали дешевый портвейн. Саша ходил в музыкальную школу, а я говорил: «Саш, пойдем, лучше портвейн купим…» И он ушел в кадетский корпус. Его не выпроваживали, как меня, его родители забрали и определили в кадетский корпус. И я его как-то встретил, и он говорит: «Я на отлично учусь. На выходные приехал в увольнение». Вот так разговорились, я родителям передал, что Воробьев — мой друг, там учится. И они буквально через неделю меня туда оформили.

— А как, там же экзамены?

— Как я помню, одиннадцать человек на место было. Тогда освободилось одно место. Тогда корпус был очень популярен. Много ребят пошло в кадетский корпус, потому что запрос на образование был, а вот где учиться… Тогда не было гимназий, куда можно пойти. А раньше была 20-я школа, 11-я школа. Вот выбирай из них и все… Мы туда пришли, и я не думал, что сдам. А получилось, что я сдал. Из одиннадцати человек они меня взяли. Получилось, что я счастливый билет вытянул.

— При школьных тройках… А что сдавали?