Войны новых технологий

Получается, что если войны расплывчаты, то это с неизбежностью отражается и на теории, поскольку она хочет охватить все, в ряде случаев теория начинает опережать практику, поскольку под концепцию нечетких войн начинает подходить все.

Неклесса подчеркивает: «Рождается феномен расплывчатых, диффузных войн, то есть происходит радикальная модификация силовых акций и методов боевых действий, смещение культурных и пересечение пространственных границ, слияние субъектов и объектов операций. Множественность версий событий и способов их интерпретации нарушают внятность мировой картины. Конфликт может развиваться по скрытому сценарию параллельно с трансляцией симулякра как мирных, так и брутальных композиций, представляя в неоархаичной упаковке лукавый спектакль эпохи постмодерна» [13].

В 2010 году появляется книга «Война и медиа» двух английских ученых Хоскинса и О’Луглина, подзаголовок которой так и называется «Возникновение диффузной войны» [14]. Они выделяют три характеристики этой новой парадигмы войны:

• медиатизация войны;

• реализуются более диффузные причинно-следственные связи между действием и результатом;

• создается большая неопределенность для ведения этого типа войны.

Кстати, они считают, что причины войны остаются такими же, как в прошлом, однако меняются способы ее ведения. Но в целом исходной точкой отсчета для них стала медиатизация войны, которую они отсчитывают уже со времен Крымской войны.

Под медиатизацией авторы понимают долговременный процесс влияния медиа, который трансформирует социальные и культурные институты. Авторы видят изменение медиа экологии, когда медиа оказываются интегрированными в реальные процессы военных действий.

Хоскинс считает, что когда сейчас все объясняют интернетом, это неверно [15]. Интернет – не единое целое, его эволюция идет все время. Он также подчеркивает, что парадигмы «коллективной памяти» и «масс медиа» подрываются новыми методами связности, которую используют радикалы [16]. Хоскинс использует термин «медиа памяти», чтобы отразить ситуацию с появлением «нового прошлого».

В своей новой работе «Арестованная война» Хоскинса и О’Луглин через пять лет после книги возвращаются к той же теме. Они, видя следующие изменения в войне, пишут: «Беспрецедентное ощущение хаоса и изменений как тех, кто ведет войну, так и мейнстрим медиа, имеющие монополию на ее освещение. Контент, кажется, возникает ниоткуда, результирующие состояния не имеют причин, и всем правит неопределенность» [17].

Здесь они выделяют следующий этап после диффузной войны, описанной в книге. Первым этапом медиатизации была телевизионная война, когда всех волновала информационная повестка дня. Вторым стала диффузная война, в рамках которой информационную повестку дня победили нелинейные причинно-следственные связи. Пальму первенства у журналистов на передовой забрали журналистика граждан и свидетели. А третий порожден тем, как Аль-Каида создала медиакультуру вне мейнстрима, размещая там только видео своего насилия. Аль-Каида спокойно работает с Твиттером, достигая нужного ей результата. Авторы предсказывают, что в будущем мы станем свидетелями нелинейного установления информационного порядка дня: внезапно будут возникать потерянные или спрятанные изображения, разрывающие существующие нарративы прошлых и сегодняшних событий.

Получается, что разорванный и несистемный мир стал описывать себя такими же несистемными способами. Мы видим, что даже мейнстрим может быть встроен в чьи-то чужие цели. И основным здесь становится акцент на нелинейном развитии событий.

Б. О’Луглин разъяснил, что они вкладывают в понимание диффузных причинно-следственных отношений между действием и результатом [18]. Речь идет о том, что можно усилить или сдержать когнитивную и эмоциональную реакцию на действия вне зависимости от самого действия. Никто не может предсказать последствия действий или их демонстрации.