Войны новых технологий

В принципе все три подхода и даже понимания диффузной войны разные. Кургинян как бы описывает тайную войну, выстраиваемую заранее. Неклесса акцентирует неясные связи и последствия, которые с несомненностью в чьей-то голове должны быть ясными и реальными. Хоскинс с коллегой развернули всю ситуацию в медиатизацию войны. Но одно общее понимание есть – создание хаоса на окончательном этапе, когда становится непонятно, кто друг, кто враг и даже кто выиграл в войне и кто проиграл. И еще одной характеристикой, которая, собственно говоря, и оправдывает название этой войны – это ее нелинейный характер. Условно говоря, угрозу мы видим по последствиям, не понимая ее на уровне причин. Тут можно вспомнить все цветные революции, которые ни одна из властей, против которых они были направлены, не воспринимала серьезно. Украина проходила сквозь подобное непонимание уже дважды. Нелинейная война уже по своему определению не может быть понята вовремя.

В рамках такого рода диффузной войны уже в чисто мирном поле можно теоретически представить себе странного типа задачи, например, поднять в идеалы кого-то, чтобы потом сбросить, чем разрушить всю идеологию страны. Нечто подобное сейчас происходит в России, когда прошлые герои от Павлика Морозова до Зои Космодемьянской вдруг оказываются и не героями вовсе, включая абсолютно всех: от Александра Невского до панфиловцев. Тогда их подняли, следуя задачам пропаганды этого момента, но сегодня пошли процессы дегероизации, которые практически не остановить.

Так что и диффузная война не является конечным и завершенным этапом развития. Новые технологии с неизбежностью подбросят новый инструментарий, и вновь произойдет «перегруппировка» информационного инструментария. В книге у них было такое важное наблюдение, то, как воспринимаем войну, зависит не только от контента, но и от наших отношений с медиа.

Б. О’Луглин, один из соавторов книги, специально рассмотрел роль изображений в статье «Изображения как оружие войны» [19]. С одной стороны, мы верим тому, что видим своими глазами. Но с другой – более важным является содержание. Например, тот факт, что американские следователи сливали в туалетах Гуантанамо страницы из Корана, вызвали беспорядки и убийства в Афганистане. И здесь не потребовались изображения.

Изображения сами по себе не несут шок. Изучению подлежит то, когда и как изображения объединяются с нарративами, представлениями и идеологиями. К примеру, изображения из одного жанра могут попадать в другой, изменяя оценки аудитории. Отдельному изучению подлежит то, что именно аудитория считает достоверным.

Кстати, американская разведка также видит будущие войны именно в нетрадиционных моделях. Аналитики пишут: «Будущие конфликты будут существенно сильнее использовать разрушение критической инфраструктуры, сплоченности общества и основных правительственных функций для обеспечения психологических и геополитических преимуществ, а не для поражения вражеских сил на поле боя с помощью традиционных военных средств. Будут использоваться цели в гражданской среде, иногда для стравливания этнических, религиозных и политических групп одна против другой, чтобы разрушать общественное взаимодействие и сосуществование внутри государств. Такие стратегии предполагают тренд в сторону достаточно дорогих, но менее решающих конфликтов» [20].

Сдвиг в сторону нетрадиционных войн понятен. Сегодня трендом является уход от кинетических войны, все делается для того, чтобы убрать солдата с поля боя. Человеческие жертвы всегда вызывали и вызывают неприятие у населения.

Есть и мнение израильских военных о диффузной войне [21]. Но здесь это скорее напоминает идеологию «роения», предложенную Дж. Аркиллой и Д. Ронфельдтом [22]. Она у них выросла из идеологии сетевой войны с отсутствием центрального командования. Есть также вышедшая через пять лет диссертация Ш. Эдвардса [23]. В этой диссертации есть отдельная глава по истории нелинейной войны, в систематику которой вписывают войну маневра, партизанскую войну и роение.