Ж. Эллюль увидел в США не только вертикальную пропаганду, как и у нас, идущую сверху вниз, но и пропаганду горизонтальную, идущую от окружающей среды [1]. Когда Брежнев увидел супермаркет в Нью-Йорке, он решил, что это изобилие туда специально положили ради него. Когда Хрущев на выставке в Москве увидел американскую кухню, это произвело на него столь же неизгладимое впечатление. А это были люди, которых удивить было гораздо сложнее, чем простого советского человека, поскольку жили они, конечно, не так, как современные олигархи, но все равно лучше обыкновенных людей.
Виртуальную пропаганду Эллюль называл политической, а горизонтальную – социологической. Получается, что горизонтальная пропаганда замыкается на символы, которые имею четкое физическое выражение: западные автомашина, дом, холодильник, стиральная машина для периода холодной войны были таким же оружием, как и тексты. Все они в этом случае функционируют не как реальные объекты, а как объекты престижа внутри страны и «зависти» для других.
В определенный момент Советский Союз стал отставать именно в этой сфере – «виртуальной пропаганде». Возможно, это было связано с появлением на наших экранах западного кино, которое принесло не только символы автомобиля или дома, но и символ голливудской красавицы.
Д. Быков увидел точку невозврата, после которой, вероятно, и началось отставание в 1960–1970 гг. СССР. Он говорит:
Наверное, главным отличием информационной цивилизации следует признать то, что она, будучи на порядок сложнее, уже не борется с альтернативными мнениями так, как это делает физическая цивилизация своими методами в основном физического порядка, среди которых можно назвать цензуру, арест, лагеря, психлечебницы. Все это можно считать чисто физическим способом ограничить возможности для циркуляции либо человека, либо текста. Кстати, в чем минус сейчас действий России, что она повторяет этот опыт физических запретов, в том числе удерживая от альтернативы и телеинформацию.
При этом следует подчеркнуть, что парадоксальным образом цензура не помешала большому числу советских писателей, композиторов, режиссеров, художников. Вероятным ответом на это может быть не только то, что у авторов заранее включена самоцензура, а и то, что конфликт с идеологией не является для таких произведений центральным компонентом. У них достаточно и художественной ценности для получения признания.
Виртуальная цивилизация переселяет своих граждан уже в другой мир, где нет особенных границ физического порядка. И когда США закрывают 85 % европейского кино своими фильмами, то они переселяют в свой виртуальный мир Европу. Не знаю статистики видеоигр, но думаю, что она близка к этому же.
Виртуальная цивилизация начинает зарабатывать на производстве виртуального продукта. К примеру, киноиндустрия США приносит такие же прибыли, как и автомобильная. А если есть финансы, то подобная сфера начнет развиваться и быстро, и качественно, подстраиваясь максимально под пожелания потребителя. Примером этого быстрого развития стали социальные сети, где люди сами производят контент, а деньги за это получают другие.
Недаром в США возникло и понятие мягкой силы в противовес силе физической из физической цивилизации. Конечно, они тоже стреляют и воюют, но, по сути, это происходит против тех, кто сам пользуется физическими методами воздействия.
Как следствие, возникает и интерес к креативному классу, поскольку именно он смещается на позиции главного производителя (см., например, книгу или статьи Р. Флориды [3–4]). Разнообразие и креативность как порождающие инновации он привязывает к городам. Экономический успех стран связан с человеческим капиталом, который измеряется уровнем образования.