Войны новых технологий

Интересно, что все три самые известные интервенции (Афганистан, Грузия, Украина), начавшиеся со времен СССР, идут по одной схеме легитимации применения военной силы – спасение братского народа.

Развал Украины начался с применения того, что именуют организационным оружием – продвижением на высшие посты если не своих граждан, то своих агентов влияния. Сама Россия меняет мета-уровень понимания ситуации, предпочитая видеть организационное оружие лишь в цветных революциях [6]. Хотя И. Сундиев, являющийся одним из соавторов, акцентирует ценностный аспект: «Одно из основных условий применения организационного оружия – замена системы базовых ценностей государства-мишени ценностями государства-инициатора как самыми перспективными» [7]. Однако и это не есть организационное оружие, а именно если не информационная, то виртуальная война, имеющая место с ценностным уровнем. Организационная война и должна обеспечить переключение одних потоков (информационных или виртуальных) на другие.

В. Багдасарян говорит в этом плане о когнитивном оружии, куда подпадают и научные концепции, и образование, поскольку они задают нашу модель мира [8–9]. Он пишет то, что мы видим сегодня, но в обратном движении: от России – к постсоветскому пространству: «Целесообразно напомнить в этой связи и уроки истории. Они свидетельствуют о том, что культурная экспансия всегда предшествует военной. Воевать России приходилось именно с тем, кто служил до этого объектом преклонения. Задавалась транслируемая извне новая культурная матрица, вступающая в противоречие с традиционными нормативами жизни. Вначале осуществлялось культурное подчинение, а за ним реализовывались попытки подчинения военного».

Следует признать, что это, в принципе, норма взаимодействия более сильного в физическом, информационном и виртуальном пространствах государства и более слабого. Причем наиболее часто это двусторонний процесс: более слабое государство само ищет «продукт» вовне, поскольку само не в состоянии его производить.

Отставание в физическом пространстве более явно, государство всегда пытается его исправить. А. Каптеров увидел в дне сегодняшнем следующие варианты такого взаимодействия с чужим технологически более высоким продуктом: «Есть три стадии технологического отставания – первая, это когда мы можем разобрать новый продукт, понять технологию его создания, после чего сделать копию. На второй стадии мы можем разобрать продукт, понять технологию его создания, но не можем повторить из-за отсутствия технологий производства. На третьей стадии мы можем разобрать продукт, но даже не можем понять технологию его создания. К сожалению, по многим отраслям российские компании уже находятся на второй и третьей стадии отставания. Критичное отставание сейчас существует в фармацевтике, автомобилестроении, создании компьютерной техники, медицинском оборудовании и многих других отраслях, где необходимо использование высоких технологий для производства готового продукта» [10].

То есть работа в физическом пространстве оказывается затрудненной без чужих технологий, что было нормой и в советское время. Советская индустриализация была по сути «вестернизацией», только в плане машин и заводов. Конспирологи считают, что это делалось специально для выведения СССР в ситуацию войны с Германией, чтобы столкнуть два тоталитарных режима.

Информационный инструментарий гибридной войны, как и войны обычной, работает как на свою, так и на чужую аудиторию. И в том, и в другом случае атака идет не только на информацию тактического порядка, но и на информацию стратегического порядка, к которой относятся сакральные ценности. Атака на эти цели всегда наиболее болезненна.