— Но мы не нападали на
— Мы воевали с их союзниками, и этого достаточно. Их самолёты сражаются над Кольским полуостровом, и этого тоже достаточно. Нас честно предупредили. Американцы сказали, что судить будут по нашим делам. Вы ознакомились с посланием из Швеции?
— Конечно. Мы не можем принять такие условия.
— Мы не можем
— Немцы говорят, что предотвратят подобные налёты. Они переведут больше истребителей и малокалиберную зенитную артиллерию на защиту наших городов. Они утверждают, такие рейды очень дорого обойдутся американцам.
— Может быть. Хотя я не думаю, что немцы понимают, на какие жертвы готовы американцы. Или какую цену они назначат.
Когда машина покинула провонявший горелой плотью сквер и повернула на проспект, они замолчали. Здесь тела лежали более разреженно, не скоплениями. Маннергейм смотрел и хотел заплакать, но не мог. Его взгляд зацепила одна вещь. Возле горшка с комнатным растением, до сих пор держась друг за друга, лежали выгоревшие тела семейной пары. Невероятно, но один из листьев был зеленым. Каким-то чудом он избежал угольков и огня.
— Господин президент, сделайте личное одолжение. Назовите эту улицу иначе. Не хочу, чтобы она носила моё имя.
Он молча кивнул, глядя на то, как спасатели на обочине приостановили работу, узнав людей в автомобиле.
— Это маршал.
— Он спасёт нас.
— Маршал поможет нам.
У Маннергейма снова навернулись слёзы. Но необходимость поддержания верного образа остановила их. А человек, сидевший сзади, президент, не делал ничего. Он мог остановить армии, но не бомбардировщики. Пока Рюти президент, они вернутся. Внезапно его душу пронзил глубокий холод. Маршалу на мгновение показалось, что он видит будущее не только Финляндии, но и всей Европы.
— Значит, я должен принять эти условия?
— Нет. Вы не можете, ибо вам всё равно никто не поверит. Однажды мы приняли перемирие. Неофициальное, само собой, но настоящее. Вы распорядились его нарушить, за немецкие деньги. И теперь, если вы скажете американцам, что согласны, они подотрутся вашим согласием.
Внезапная, необычная грубость потрясла Рюти, но он понимал суть этих слов. Его президентским полномочиям конец. Прямо сейчас. И он осознал, что во время последнего официального выступления назовёт эту улицу своим именем. То, что случилось, произошло из-за его ошибок.
— Маршал, очевидно, что в таких обстоятельствах я более не могу стоять во главе Финляндии. Согласны ли вы стать премьер-министром и принять условия союзников? — в безнадёжном отчаянии спросил Рюти.
Маннергейм взвесил все обстоятельства и пристально посмотрел на него.
— Нет. Я слишком старый, и мне не хватает знаний для подобного способа правления. К тому же его не примут союзники. Надо полностью порвать с прошлым.
Рюти вздохнул.
— Тогда я должен покинуть пост президента и попросить парламент выбрать вас регентом. Иногда случается, что необходимо объединить гражданскую и военную власть в руках одного человек. Такого, в правомочности кого никто не усомнится.
Маршал раздумывал. Ему придётся выйти на союзников по шведским каналам, и сообщить, что их условия будут приняты. Финская армия прекратит атаки на их позиции.
— Американцам не понравится вариант с регентством. В их глазах это опереточная должность. Чтобы избежать любого неверного толкования моей должности, я должен буду стать президентом. Это они поймут.
Он кивнул. У него не оставалось особенного выбора. Во всяком случае, не в этом городе, который провонял гарью и дышал жаром догоравших зданий.
— Остаётся надеяться, что шведы убедят союзников поверить нам.
Маннергейм покачал головой. Теперь всё зависело от шведов и их странных швейцарских друзей. Он ещё раз посмотрел на разрушенный город и вздрогнул. Ощущение, будто он смотрит на могилу Европы, до сих пор билось в нём.