Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

Инженерная академия дала мне прекрасную подготовку в области инженерного искусства и знаний, но в архитектурном отношении я был развит недостаточно и ясно сознавал, что не могу еще выступать в роли вполне самостоятельного строителя. Наша профессия весьма заманчива, мы, как говорят, строим себе памятники при жизни, и поэтому надо быть сугубо осторожным и не настроить себе памятников, за которые придется краснеть тоже еще при своей жизни. Я сознательно проработал в качестве сотрудника архитектора Клейна десять лет, не выступая самостоятельно, чтобы пополнить пробелы своих знаний. Клейн не был талантливым архитектором, несмотря на окончание Академии художеств, но он был умным человеком и добросовестным исполнителем порученного ему дела; я учился не у него, а на его постройках, и пользуясь его первоклассной архитектурной библиотекой. Постройка здания музея была ареной для изучения классической архитектуры; попутно с этой постройкой я работал на многих других постройках Клейна и часто вел их совершенно самостоятельно. За десять лет я прошел хорошую практическую школу по архитектуре и мне совершенно понятен тот антагонизм, который всегда существует между архитекторами и инженерами. И та и другая стороны неправы, когда относятся без должного внимания к той части дела, которая им менее знакома, и придают особое значение своей, более узкой специальности. Архитектурные формы не ласкают глаз, когда они неконструктивны, и всякая конструкция груба и неинтересна, если она выражена без архитектурной обработки. Я не употребляю слов «красивая» или «некрасивая», потому что это понятие слишком относительное, в особенности в настоящее время, когда всеобщее внимание архитекторов обращено исключительно на то, как бы придумать такую «штуку», которую раньше не делали. Все это оправдывается новым революционным направлением, маскируемым названием «пролетарской архитектуры», а пролетарии говорят: «Нам фабрики-то уже надоели, вы нам дайте с колоннами!»

Я не употребляю слов «красивая» или «некрасивая», потому что это понятие слишком относительное, в особенностив настоящее время, когда всеобщее внимание архитекторов обращено исключительно на то, как бы придумать такую «штуку», которую раньше не делали.

При постройке здания музея мне пришлось ознакомиться со многими интересными архитектурными и инженерными деталями. Каменная кладка стен и фундаментов велась на смешанном растворе, который тогда еще плохо прививался; все клали на извести или на растворе чистого портландского цемента с песком, употребляя для экономии цемента тощие растворы или заменяя портландский цемент романским. Я считаю, что при кирпичной кладке всегда лучше применять жирные растворы и экономить цемент, заменяя часть его известью; достаточно малое прибавление в раствор портландского цемента, чтобы заставить его быстро твердеть, а кладку – быстро сохнуть.

Смешанный раствор состоял из одного объема цемента, двух объемов извести и девяти объемов песку. Для приготовления раствора был построен завод с керосиновым двигателем; цемент тщательно перемешивался с просеянным сквозь сито песком, и к этой смеси прибавлялось известковое молоко из бака, куда архимедовым винтом подавалась известь из ряда творильных ям. Раствор выходил совершенно готовым, как сливочное масло, и, всегда однообразный, шел на постройку. Кирпич мы покупали на заводах, и стоил он с доставкой на место постройки от 15 до 20 рублей. Рабочие каменщики были от подрядчиков, которые обычно формировали свои артели, нанимая рабочих на весь сезон, то есть от 1 апреля до 1 декабря. За восемь месяцев работы каменщики первой руки получали от ста до ста двадцати рублей, а рабочие более низкой квалификации – от шестидесяти до восьмидесяти рублей при готовых квартирах или бараках и с полным содержанием. Кормили рабочих хорошо, я сколько раз пробовал жирные щи с мясом и кашу со свежим салом. Для питья у нас в бараках круглые сутки стояли бочки со сладким квасом. Работа начиналась в шесть часов утра и кончалась в восемь вечера (с двумя перерывами по часу и одним – двухчасовым, когда рабочие обедали и обязательно спали). Такие работы, как мощение лесов и подноска балок, часто производились вечером после шабаша и оплачивались водкой; при цене водки три рубля за ведро подрядчики, конечно, сильно выгадывали.