Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

В Самаре мы остановились на квартире какого-то военного доктора и прожили несколько дней, питаясь исключительно молоком, хлебом и дынями и развлекаясь музыкой на рояле, которой нас «угощала» дочь доктора. В каком-то другом городе мы покупали, вернее, выменивали на захваченные с собой ботинки, белье, платье, пшено, собираясь отправить его в Москву почтой, но на почте принимали такие посылки только от солдат Красной Армии, и они за вознаграждение отправляли посылки по своим удостоверениям. Мы завербовали нескольких таких солдат, уплатили им деньги и следили на почте за отправкой наших посылок. Когда очередь дошла до моего мешка с пшеном, то чиновник стал задавать солдату вопросы, из которых стало ясно, что этот невинный подлог был чиновникам знаком; солдат бросил мою посылку, свое удостоверение и удрал. Я грустно сидел на скамейке, когда почтовый чиновник по указанию двух своих сотрудниц поманил меня из окошечка рукой и спросил, не моя ли это посылка. Я, конечно, чистосердечно признался в своей операции и показал свое удостоверение личности, после чего чиновник не только принял к отправке мою посылку, но и сказал, что по оставленному солдатом удостоверению я могу послать еще пуд [62] пшена, так что в Москву пришли от меня два пуда пшена и воспоминания о милом и любезном почтовом чиновнике. Другой раз мы ездили за продуктами на пароходе по Волге в какую-то деревню, ночевали на полу в избе у гостеприимного крестьянина, нас угощали очень вкусными блинами из молотого пшена с подсолнечным маслом, которое было настолько свежее, что пахло орехами и казалось вкуснее сливочного масла.

По возвращении из командировки в Москву, причем я проделал обратный путь один и претерпел ужасные препятствия со своим тяжелым багажом, с ночевками на полу маленьких станций и с медленным передвижением в товарных вагонах, подчас в буйной и пьяной компании, мы долго ощущали результаты моей поездки. Ведь она дала значительный запас спасительного пшена. Пшено поедалось в различных видах и все-таки не надоедало и сейчас я с удовольствием ем пшенную кашу, а жена сажает на даче просо на огороде среди цветов и делает из него букеты.

Через некоторое время мне предложили новую службу – быть в Москве представителем Свирского, впоследствии – Свирь-Волховского строительства, что показалось мне очень заманчивым и более интересным, чем служба в Утранстрое. Но на деле оказалось не так: серьезное строительство сопровождалось таким количеством разных бумаг и удостоверений для получения продовольствия, охраны имущества и сбережения от реквизиции и уплотнения своих квартир, что прямое дело отходило на второй план, и только ряд проектов жилых домов, которые я разработал для Свири, скрасил мою деятельность. Вскоре по неизвестным для нас причинам строительство Свири и Волхова временно приостановили и руководители постройки – инженеры Шеварновский и Кривошеин [63] уехали за границу.

Я до того был возмущен таким способом украшения природы, что не мог воздержаться и при первом же свидании с В. Д. высказал свое возмущение. Он был со мной совершенно согласен, сообщил об этом В. И. Ленину и приказал вымыть деревья водой.

Я получил предписание за подписью В. Д. Бонч-Бруевича явиться в Кремль. Тов. Бонч-Бруевич был тогда правителем дел Совнаркома и жил в Кремле, занимаясь между прочими делами историей старообрядчества. Был какой-то праздничный день, и по дороге в Кремль я увидел, что кусты на Театральной площади и деревья в Александровском саду забрызганы и закрашены синей и желтой красками. Я до того был возмущен таким способом украшения природы, что не мог воздержаться и при первом же свидании с В. Д. высказал свое возмущение. Он был со мной совершенно согласен, сообщил об этом В. И. Ленину и приказал вымыть деревья водой. Кроме меня собралось у В. Д. еще несколько приглашенных лиц, и он сообщил мне, что я назначен заведующим техническим отделом вновь открываемого Особого комитета по упорядочению строительства под его председательством. Комитет этот назвали Оском. Мы помещались в доме банка на углу Кузнецкого моста и Рождественки, а затем заняли и дом напротив, бывший помещением Лионского кредита.