Вокруг державного престола. Соборные люди

Черкасский, не собиравшийся раньше времени никому рассказывать о своей задумке, взглянул на него с любопытством. Сожаление, прозвучавшее в голосе, показалось ему таким искренним, что он не удержался и довольный кивнул.

– Ну тебе-то, как старому служаке, откроюсь. Не увидишь, то хоть послушаешь. Кто знает, быть может нам еще придется вместе и повоевать. Как Бог судит… Да я и помню, как ты ходил под Смоленск к моему двоюродному дядьке Дмитрию Мамстрюковичу. А если бы ты тогда туда дошел, да вместе с моим дядькой и Шеиным одержал победу над шляхами, то быть может, отбили бы и Смоленск. А-то ведь как-то нелепо закончилось, – с горечью добавил он.

– Да.…Но решение принимаем не мы. И видно, что в тот момент иного решения и не нашлось. Но все, же признай, Яков, что решение уйти в тот момент оказалось спасительным для полков и сохранения жизни солдат.

– Ну да… Поляновский мир. Но мы потеряли Михаила Борисовича Шеина. Вот и Смоленск также потеряли, – упрямо возразил Черкасский. Глаза его яростно блеснули.

– Не кори себя, Яков, прошлого не воротишь. Настанет время, и мы обязательно отобьем Смоленск. К тому же и государь тоже думает об этом. Лучше устремим взоры вперед, на будущие славные победы, – подбодрил его Одоевский, догадавшись, какие мысли бродят у Черкасского в голове. Тот так и не смирился за столько лет со смертью своего старого товарища.

– Ты прав. Хочу сделать все, что в моих силах, чтобы наши полки чаще одерживали на поле боя победы, – эти взволнованные слова прозвучали как клятва, бережно хранимая и давно выстраданная в душе Черкасского.

– Но солдат надо научить правильно вести бой. Для этого и провожу учения. Придумываю свой бой и как бы навязываю его противнику. Хочу показать государю и боярам, что уже получилось, – признался Черкасский и вдруг с несвойственным ему смущением скромно умолк. У него уже имелся определенный опыт военных действий, когда служил воеводой в Туле. Но там он участвовал в охране русских границ от нападений крымцев и ногайцев. И применять другую тактику боя не приходилось. Сейчас он хотел попробовать совершенно иное. Тем более, что опыт московского воеводства и руководства Стрелецким и Иноземским полком раскрыл широкие возможности для применения собственных самостоятельных действий и новых правил в бою: не отвечать, а наступать на врага.

– Негоже коннице нести только сторожевую службу. А если первыми штурмовать врага? И задействовать сразу и конницу, и пехоту?

– Толково и верно придумано, ничего не скажешь. Ох, и светлая у тебя голова, Яков Куденетович. Я всегда это говорил государю, – уважительно произнес Одоевский и лукаво прищурился.

– Уж не ты ли похлопотал о моем назначении? – подыграл ему Черкасский, прекрасно зная, что назначен он воеводой Стрелецкого полка благодаря его личным заслугам перед царем. Однако же он решил похвалить Одоевского, помня, что всякое доброе слово или услуга рано или поздно где-то сторицей окупятся.

Одоевский самодовольно хмыкнул и огладил бороду.

– Не без этого, Яков Куденетович. Не без этого…

– Ох, и спасибо, товарищ мой. Век не забуду. А если и надо и за тебя при случае замолвлю словечко, – так обменявшись любезностями и оставшись при этом весьма довольными друг другом, старые вояки продолжили свой разговор.

– Потешу царя, а заодно и сам погляжу, что выйдет, – с воодушевлением произнес Черкасский, и его небольшое подвижное лицо загорелось румянцем.

– И то верно! Твой зоркий глаз все заприметит, любой промах или ошибку, – нахваливал Одоевский Черкасского.

– Не перехвали меня, Никита Иванович. А то вознесусь, как горный орел на вершины, гордыня опять же одолеет, разленюсь да все брошу.

– Не бросишь. Не сможешь. У тебя душа такая, что не сможешь, – ухмыльнулся Одоевский. – Грех таиться, а только ведь завидую я тебе сейчас, Яков Куденетович. Ведь я и сам, когда служил, порой ломал голову, как пехоту и конницу так построить и действовать, чтобы в бою победить и потерь было поменьше. И до того, что ты сейчас мне рассказал, ни в жизни бы не додумался. А то ведь истинно, наши-то всадники мчатся на врага, как скаженные, пугают, и бьются, как крымцы, только лучным и огненным боем. А толку от атаки – с гулькин нос. Противник-то бежит, а наши-то хитрецы тут и бросают их преследовать, и давай грабить чужие обозы. А это ж как? Стыдно. А если атаку-то отобьют, то наши служивые повернут назад и скачут обратно в пехоту. Либо в обоз, либо вообще с поля боя, да и прячутся, будто зайцы под кустами и скирдами.

Они еще разговаривали, когда вдруг резко хлопнула об стену распахнувшаяся дверь, и стражники рынды отскочили в стороны, и Ртищев вылетел из царевой горницы. Проходя мимо сидящих на лавках бояр, он ни на кого не глядя, проследовал дальше с сердитым надутым лицом. Одоевский и Черкасский проводили его взглядом. Когда он скрылся, оба с пониманием переглянулись.