Вокруг мяча

Все в порядке. Теперь все просто: я хозяин положения, и в моем распоряжении сто способов обезопасить свои ворота. Сто — и все хороши. Можно сильным ударом вернуть мяч на чужую половину, можно выбить его в аут, можно, на худой конец, схватить руками.

Не могу объяснить, что случилось со мной в тот миг и почему я прошел мимо всех этих, столь простых и разумных, способов. Недаром говорится: когда бог хочет наказать человека, лишает его разума. Одним словом, я стал обводить индонезийца…

Теперь, в рассказе, все это выглядит комичным. Да и тогда, говорят, весь стадион хохотал, глядя, как вратарь, за чьей спиной нет никого и ничего, кроме собственных пустых ворот, принялся играть в кошки-мышки с центр-форвардом противника. Не хохотал, говорят, только наш тренер Гавриил Дмитриевич Качалин, ставший в тот момент белым как мел и закрывший глаза, чтобы не видеть того, что случится вот-вот, не видеть непоправимого. Не забудьте — матч шел к концу, счет был 0:0, а проигравший выбывал из олимпийского турнира.

Не знаю, может, бог и хотел наказать меня, вполне это наказание заслужившего. Но команда-то наша была тут ни при чем, она не заслужила этой страшной кары… И бог смилостивился. Я благополучно обвел индонезийца, прошел еще пару метров с мячом, а уж потом переправил его вперед. Стадион поскучнел, ребята свободно вздохнули. Качалин, открыв глаза, не поверил им: на табло были все те же «нули», наши продолжали все так же атаковать…

Та игра так и закончилась вничью — 0:0, несмотря на дополнительное время. Лишь на следующий день, в переигровке, мы победили индонезийцев — 4:0. Потом, опять-таки в добавочное время, победили сборную Болгарии — 2:1. Потом, в финале, выиграли 1:0 у югославов и стали в первый, и пока, к сожалению, в последний, раз олимпийскими чемпионами по футболу.

Ну, а представьте себе, что тот бесшабашный финт у края пропасти не удался бы…

Даже подумать страшно.

— Это вашему сыну нужен репетитор для поступления в вуз?

Рисунок Г. АНДРИАНОВА

Зиновий ПАГГЕРНЫЙ, доктор филологических наук Я БЬЮ ПО ВОРОТАМ

Думается, что гипокинез с каждым годом все больше дает о себе знать. Недостаток движения, физической работы (а это, между прочим, и есть гипокинез) — вот в чем беда, в чем, грубо говоря, собака зарыта.

И вот, в рассуждении не чего бы покушать, а чего бы подвигать, поразмять, потренировать вышел я прекрасным осенним утром на стадион.

…Вспоминается случай. Я сидел на заседании секции московских поэтов. Выступал поэт, но не стихи читал, а держал взволнованную речь. Сказать кратко, так он говорил долго. Кто-то из аудитории крикнул:

— Регламент!

Говорящий посмотрел в зал в упор и горько усмехнулся:

— Регламент!.. А я сейчас как раз чувствую, что нахожусь в состоянии полета. Так надо ли, дорогие друзья, сбивать меня вот такими выкриками, как птицу влет?!

Поэты, привыкшие мыслить образами, представили себе эту жуткую птицеубийственную картину и закричали:

— Продлить! Уважить! Пусть говорит, сколько может!

И говоривший говорил еще минут сорок.

Все это я веду к тому, что примерно в состоянии такой духоподъемности, такого полета находился я в это не по-осеннему светлое утро на вышеуказанном стадионе.

Побегав или, правильнее сказать, потрусив несколько кругов, я резвой иноходью выбежал на середину поля, где я увидел футбольный мячик.

Но тут я должен прямо и без утайки сказать о себе как о футболисте. Дело в том, что я не футболист. Я даже не болельщик. Ведь этот циклон спортувлечений, футазартов, болельщиков, тифози и прочих футбольных камикадзе прошел мимо меня.

Когда я бью по воротам, передо мной встают две задачи. Первая — попасть ногой по мячу. И уже вторая — попасть мячом по воротам. Читатель охотно согласится, что решить вторую задачу, не решив первой, практически невозможно.

Но, видно, в том-то и состоит своеобразие «состояния полета», что я в тот миг не думал о первой задаче. Как некий вихорь шумный, как буй тур из «Слова о полку Игореве», налетел я на мяч, с ходу, с бегу, нет, уж точнее, с лету ударил по нему со страшной силой, как сейчас помню, правой ногой, и он пулей унесся к воротам. Не веря себе, не веря своей правой ноге, как зачарованный, следил я за его долгим, стремительным и томительным полетом. Мяч влетел в ворота, в правый их угол под штангой.

Раздался один оглушительный аплодисмент, переходящий в овацию. Это хлопал мне футболист, выходивший на тренировку.

— Потрясный удар, сказка! — кричал он.

— Первый раз в жизни… — ответил было я, но он жестом меня остановил; понимаю, мол, скромность, требовательность к себе, но меня не обманешь, птицу видать по полету.

Ну, что я скажу? Почему этот удар оказался таким счастливым? Потому, что меня в этот момент не наставлял советами отечески строгий тренер? И никого не было кругом — хоть шаром покати? Потому ли, что я не думал ни о чем в ту секунду — ни об успехе, ни о зрителе, а просто— радостно, вдохновенно и глупо бил?