– На самом деле догадаться, что они знают, трудно. Вы можете получить какую-то информацию из их языка тела и общего отношения к посещению памятников и тому подобному. Я работала с сопровождающим, который сознательно испачкал обувь перед тем, как мы пошли в мавзолей, и носил ее в таком виде в качестве демонстративного неповиновения. Он никогда не восхвалял Кимов так, как это делали другие, и это был его способ тихого протеста против них. За годы знакомства с ним из его рассказов я поняла, что он возмущен происходящим и испытывает постоянную фрустрацию. Он испытал чувство свободы, пока рос за границей, и, как мне показалось, так и не приспособился к жизни в Северной Корее.
– Неужели они откровенно говорят то, что думают?
Сара покачала головой:
– Нет. Это просто не в их интересах. В том смысле, что некоторые из них читают новости BBC и различные другие источники, которые не подвергаются цензуре, и даже глазом не моргнут, потому что просто в это не верят, или, может, потому что ничего не могут сказать против… В одном из моих туров был гид, у которого была маленькая фотография Барбары Демик в бумажнике. Естественно, это не могло меня не удивить, и я спросила, почему он ее носит с собой, на что он ответил, что это для того, чтобы никогда не забывать, как выглядит ее лицо.
Иммиграционные власти и таможенники всегда оказывают на меня странное действие, заставляя задуматься, нет ли в моей косметичке килограмма героина, пока вглядываются то в фотографию в паспорте десятилетней давности, то в мое лицо, а я тем временем пытаюсь сохранять хладнокровие. Ранним вечером мы добрались до Синыйджу, и по мере того, как звук сапог и голосов приближался к нашему СВ, я начала потеть от беспокойства и тревоги. Пограничник приказал нам передать наши телефоны и камеры, он записал марки и модели каждого из них. Через несколько минут прибыл второй пограничник с настолько острыми скулами, что казалось, что о них можно порезаться, и жестом приказал передать все айфоны. В течение предыдущих десяти дней у нас не было доступа к Wi-Fi, 4G или любой мобильной сети, поэтому я не смогла отправить фотографии, которые, как я подозревала, сейчас будут удалены. Считая себя гением, я отправила фотографии, которые хотела сохранить, в папку «недавно удаленные», и была крайне удивлена, когда пограничник начал осмотр именно с нее. При себе у меня также был рулончик корейских вон, завернутый в грязные носки в рюкзаке, иностранцам нельзя было иметь эту валюту, не говоря уже о вывозе из страны, однако нам удалось обменять их в универмаге на пачку пользующихся спросом евро. Пограничник покосился, встретившись со мной взглядом, пока тщательно пролистывал фотографии, удаляя все, что посчитал неуместным. Вернув мне мой телефон, он едва уделил внимание айфону Джема, прежде чем перейти к осмотру фотографий на камере Ника, после чего приказал ему удалить подборку фотографий, на которые попали местные жители. Разочарованная тем, что самые интересные кадры потеряны, я, надувшись от обиды, села у окна и стала ждать проверки паспортов. Прошло больше часа, пока все пограничные процедуры были пройдены, и мы отправились дальше, а мои грязные носки остались нетронутыми.
Вместе мы собрались у окна, чтобы поглазеть на две страны, расположенные вдоль реки Ялу, и наблюдали, как солнце разбрасывает свои усталые лучи по воде, вокруг силуэтов рыболовных судов. Когда мы пересекли мост в Китай, наше отделение вдруг на мгновение осветилось солнечным светом, словно возвращая возможность радоваться жизни. В конце моста мой телефон завибрировал на столе, первые сообщения начали приходить, когда мы официально въехали на территорию Китая. Ник просиял.
– Теперь, когда мы наконец уехали оттуда, я чувствую одновременно эйфорию и легкую истерику, – сказал он, потирая бедра. Удивительно, что мы чувствуем себя настолько освобожденными не в какой-то другой стране, а именно в