Надев медицинскую маску, я, на пару с моими астматическими легкими, нашла место в коридоре, где можно было разглядывать дивный новый мир за окном. Взгляду открывались озера, мерцавшие, как расплавленный металл, небеса, поющие «Оды к радости», тибетские антилопы, волшебным образом появляющиеся и исчезающие из виду. С увеличением высоты начали появляться покрытые дредами из шерсти горные яки, вольно пощипывающие травку или же привязанные разноцветными лентами к палаткам кочевников. Но чем дальше мы забирались, тем их становилось все меньше, пока они наконец не исчезли, когда поезд забрался в доселе невиданные для этого транспорта высоты, где источенные льдом горные склоны приблизились к поезду вплотную. Самая высокогорная в мире дорога – Цинхай-Тибетская железнодорожная ветка, соединяющая Синин с Лхасой, открытая в 2006 году, считалась вершиной инженерного искусства на тот момент. Своей высшей точки она достигает на вершине перевала Танг-Ла, в 5072 метрах над уровнем моря, проходя на своем пути более 480 километров по сейсмоопасной местности в вечной мерзлоте. В регионе, где температуры колеблются от —30 зимой до +35 градусов Цельсия летом, инженерам пришлось установить системы циркуляции жидкого азота под насыпью, чтобы уберечь пути от разрушения и таяния льда, что стало прорывной на тот момент технологией. Сами же тибетцы с тревогой восприняли строительство этой дороги, считая ее признаком усиления влияния ханьцев – доминирующей в Китае равнинной нации – над тибетцами и продолжением экспансии и колонизации их родины. Это, впрочем, не касалось части населения, жившей поблизости от предполагаемых станций, обрадованной открывавшимися бизнес-возможностями. Также ветка угрожала природным заповедникам и некоторым видам редких животных, таких как снежный барс. По этому поводу на торжественном открытии Цинхай-Тибетской железной дороги высказался тогдашний председатель Цзян Цзэминь, заявивший: «Мы категорически не должны допустить сепаратистских настроений в регионе и отделения Тибета от Китая».
Несмотря на все попытки правительства ограничивать въезд в регион, журналисты всегда находили возможность просочиться в Лхасу и задокументировать все происходящее в Тибете: от цвета небес и звуков монашеских молитв до чаепитий с далай-ламой. Но с приходом нового, суетного времени, когда люди, а вместе с ними их наследие и истории, стали больше перемещаться и изменяться, Тибет снова стал плодородным источником для исследований. Мне же в этот момент хотелось продолжать исследования, лишь укрывшись одеялом и погрузившись в непродолжительный коматозный сон, который закончился прибытием в долину Лхасы, так что лучшие виды я пропустила. Мягкие, будто бархатные, очертания гор передвинулись на передний план, и разрозненные палаточные стойбища сменились рядами бетонных строений, на каждом из которых гибельным предзнаменованием колыхался государственный флаг Китайской Народной Республики. В то время как поезд приближался к тибетской столице, Марк стоял у окна, с удивлением наблюдая автосалоны «Бьюик» и мастерские «Митсубиси», проплывающие мимо, перед которыми в линию выстроились флагштоки с китайскими флагами. Пассажиры уже собирались в проходах со своими сумками, когда тень вокзала накрыла наш вагон. Мы осматривались по сторонам на перроне, а воздух осколками стекла врывался в наши легкие, ветер нашептывал свои мантры. Вокруг сновали вооруженные полицейские, как будто готовясь к атаке террористов. Военные охраняли входы и выходы, проверяя багаж и отправляя пассажиров на досмотр. Никто не улыбался, и я уже заведомо чувствовала себя в чем-то виноватой. Прежде чем передать нашу троицу в руки тибетского гида, стоявшего в конце перрона с приветственной табличкой, полицейские препроводили нас, как единственных иностранных туристов в отделение, где проставили печати на визах.
Знаете, бывают у людей такие лица, наполненные доверием и приветливостью, нагретые добротой мыслей, исчерченные морщинками озорства и смеха, которые убеждают прохожих подойти поближе и от которых трудно отвести взгляд. Таким и был наш провожатый, Джампа, чьи глаза, лежащие между мягкими складками, были одновременно настороженными, но смеющимися, а улыбка, обнажающая выступающий зуб, создавала ямочки на щеках. На нем были кепка и кофта с капюшоном, при этом на вытянутых руках он нес три белых церемониальных тибетских шарфа, называемых