Наша жизнь сейчас заполнена социальными сетями и состоянием постоянной псевдозанятости, которая создает впечатление, что у нас не остается времени для неспешной рефлексии. Словно гиперактивные дети, мы отвлекаемся на любую мелочь и больше не способны сконцентрироваться на чем-то надолго. Впервые за несколько месяцев чтение снова стало моей медитацией, целебной и исцеляющей. Последний раз взглянув на ее суперобложку, я оставила книгу на столе, чтобы кто-то еще смог ей насладиться, и вернулась на свое место, чтобы собрать наши вещи. В последний час наше не особенно захватывающее с визуальной точки зрения путешествие внезапно заиграло новыми красками, когда мы ехали через озеро Понтчартрейн. После пересечения границы с Луизианой поезд попал в царство водной стихии и ехал в закат, который как раз раскрывался полнотой своих красок. Мы пересекали озеро почти посередине, вокруг не было ничего, кроме воды, железная дорога растянулась в воде на тридцать километров, а затем мы снова вернулись на сушу и проехали мимо кладбища Метейри; когда на землю опустилась темнота, мы направлялись в самое сердце Big Easy.
Дождь лил пять дней. Не постоянно, но этого оказалось достаточно для того, чтобы проводить большую часть дня, курсируя из одного ресторана в другой. Мы аккуратно пробирались по лужам, пока вода с шумом сливалась в ливневки, на дорогах были настоящие грязевые бассейны. Кошки сидели на окошках, наблюдая за тем, как автомобили пробираются по воде и грязи, а Джем и я проводили время в теплых и темных барах с моими родителями, распивая мятные джулепы и слушая, как старики в нарядных костюмах играют на тромбоне. Новый Орлеан оказался таким, каким я его себе и представляла – по крайней мере, в его французском квартале, неона здесь было больше, чем в любом клипе Wham! воздух пропитан джазом и ароматом марихуаны. Гирлянды из цветных шариков украшали деревья, толпы людей перебирались из бара в бар, где девушки разносили шоты за доллар. Во время утренней прогулки до Le Croissant d’Or город напоминал дом после отвязной вечеринки: тусовщики, которые еще не добрались до дома, сидели прямо на бордюрах, дети в солнцезащитных очках играли на гармонике. Как и описывали Тиффани и Мишель, город представлял собой лоскутное одеяло – богатые белые, недавно разбогатевшие белые, бедные черные и вкрапления испаноязычного населения, прибывшего в качестве подсобных рабочих после «Катрины» и оставшихся здесь жить. В таких районах, как Эспланада-авеню, располагались королевские особняки девятнадцатого века с филигранными коваными балконами, креслами-качалками на крыльце и китайскими колокольчиками, мелодично звенящими на ветру. В то же время на другом конце города, в Нижнем 9-м районе, стояли только каркасы домов с забитыми окнами, увитые лианами и покрытые граффити. Лестницы, которые когда-то вели к крыльцу, одиноко стояли посреди участков земли, сами дома были разрушены ураганом. Можно было забыть, что мы находимся в Америке, настолько самобытен был этот город в своей культуре и истории. За исключением Нью-Йорка, это был первый раз, когда я бродила по американскому городу, не беспокоясь о цвете своей кожи. Во время путешествий по США мысли о расовой сегрегации не покидали меня, хотя дома я вообще об этом не задумывалась. Здесь, в Новом Орлеане, официанты называли меня «деткой», а моего отца «большим папочкой». Каждый день мы обменивались номерами и заводили дружбу с таксистами, барменами или другими гостями в гостинице, расположенной в большом старом доме на Эспланада-авеню и принадлежащей Патрику и Карме Эштон, чья дружелюбность была такой же необъятной, как и их сладкие, с большим количеством сливочного масла завтраки.
На шестое утро дождь прекратился. Как будто облака вдруг поняли, что должны отправиться куда-то еще, они рассеялись, постепенно обнажая голубое небо. Но ясным безоблачным небом мы смогли насладиться только на прощание, из окна поезда, когда
– Пошел ты.
– Сам пошел.
– Серьезно, повернись.
– Повернись!
– Черт тебя побери, парень, если бы я хотел, чтобы мне отдавили ноги, я бы попросил твою маму сесть мне на колени.
Перепалка в первые три минуты двухдневного путешествия не сулит ничего хорошего. Два пассажира в передней части нашего вагона спорили о нехватке места для ног, и, поскольку я умирала от любопытства, желая узнать, что произошло, я остановилась, притворившись, что ищу что-то в своем рюкзаке – но Джем подтолкнул меня к проходу к нашим сиденьям. У него ныли бока, и он хотел побыстрее сесть.