Вокруг света с «Зарей»

У меня были с собой семена женьшеня, которые мне подарили в Супутинском заповеднике. Я не верил в магическую целебную силу «корня жизни». И эти семена берег просто как сувенир или, если хотите, как талисман. Я не собирался выращивать из них женьшень, так как знал, что это сложное дело. Семена хранились у меня в крошечной коробочке. И тут, на холме, нависшем над Лунной Долиной, я впервые пожалел, что не знаю секрета проращивания легендарного растения. А Фред Ольтман слышал о женьшене впервые. Я высыпал на его морщинистую ладонь десятка два желтоватых семян. Мы объяснили ему, что это такое, и попросили высадить их у могилы Лондона. Кто знает, примутся ли капризные растения на калифорнийской земле, но нам хотелось верить, что «корень жизни» из Уссурийской тайги поднимет над рыжим надгробием свои широкие листья.

Всю обратную дорогу мы не говорили о Лондоне. И только у въезда в город мистер Фурман сказал:

— Я вам покажу еще одно место, которое связано с Джеком Лондоном. Но это только из уважения к вам.

Он приехал под вечер, накануне нашего ухода из Сан-Франциско.

— Хотите увидеть место, где родился писатель Джек Лондон?

Я сказал, что это где-то здесь, недалеко. Семен рассмеялся.

— Я не о том. Я говорю о рождении писателя.

Проскочили Оклендский мост, свернули на Первую улицу и помчались мимо сверкающего огнями Бродвея и Франклин-стрит. На углу Вебстер-стрит остановились. Тут поперек дороги были вырыты какие-то траншеи и проехать было невозможно.

— Ничего, тут уже рядом, — сказал Семен. Мы свернули в сторону Оклендской внутренней гавани, зажатой между городом и островом Аламеда, и оказались среди темных переулков. Только на одном здании горела неоновая вывеска — огромные буквы через весь фасад: «Хей-ноулдс Фёст энд Ласт Чанс».

Это был знаменитый кабачок Джона Хейноулда «Первый и последний шанс». Небольшое дощатое здание, похожее на сарай. Здесь юный Джек Лондон заключил свою первую крупную сделку: купил «Рэззл-Дэззл». Тут он обмывал со своими дружками успешные набеги на устричные отмели. Тут он всегда мог получить в кредит полсотни долларов у разбитного хозяина кабачка, не расстававшегося с толстенной сигарой. Здесь среди бывалых моряков и зверобоев, среди старателей с Клондайка он встречал будущих героев своих повестей и рассказов. Никто не предполагал, что крепкий юнец станет в будущем известным писателем. Здесь бывал и знаменитый капитан Алекс Макклин, ставший прообразом главного героя «Морского волка».

Этой интересной публике «Первый и последний шанс» обязан своей славой. Ради этих бесшабашных ребят, собиравшихся сюда со всего света, в кабачок постоянно заходили писатели Роберт Луис Стивенсон, Жоакин Миллер, Рекс Бич и многие другие авторы романтических повестей и рассказов.

Почти столетие не меняет своего вида оклендский кабачок. Только за стойкой теперь хозяйничает не старый Хейноулд, а его сын Джордж. Он тоже теперь далеко не молод, но, как и отец, рад любому посетителю. Дело процветает. Но сейчас кабачок меньше всего похож на питейное заведение.

Мне приходилось бывать во многих музеях. Но такого своеобразного, как «Первый и последний шанс», видеть не довелось. Все стены и потолок в несколько слоев были покрыты визитными карточками, приколотыми к дереву кнопками, на стенах висели сомбреро и боксерские перчатки, открытки и книги. Один оставил здесь шерифскую звезду, другой — смит-вессон 38-го калибра, третий — портрет любимого скакуна. Тут бывал и Федор Шаляпин. Его фотография с дарственной надписью висит у самого входа. Сюда приходили артисты и писатели, спортсмены и моряки со всех концов земли. Все эти маленькие сувениры — дань уважения американскому писателю.

Садитесь на круглые кресла у стойки, и Джордж нальет вам по рюмке шотландского виски с содовой, как раз такого, какое в свое время любил выпить Джек Лондон в кругу друзей. Он расскажет вам несколько интересных историй из жизни писателя и проведет к старому колченогому столу, за которым молодой Джек читал книги, готовясь в университет, и писал свои первые рассказы. Ничего, что вы уже знаете эти истории. И может быть, это совсем другой стол. Но все же в этом тесном дощатом домике, завешанном всякими безделушками, вы на мгновение переноситесь на семьдесят лет назад.

— Как видите, мы его все-таки не забыли, — сказал Семен Фурман. — Но если по существу разобраться, то он так и остался писателем моряков и устричных пиратов, бездомных бродяг и неудачников, точно таких, каким он был и сам.

Я не стал спорить. Об удаче в жизни судят по-разному.

ГЛАВА ШЕСТАЯ