Вокруг света с «Зарей»

Обычно в теплые дни мы почти круглые сутки на воздухе. Но сейчас от сырого ветра, брызг и дождя все прячутся по каютам. На верхней палубе остается вахта, да во время парусных авралов выходят все, кто расписан по парусному расписанию. Тогда наши ребята больше похожи на рыбаков: штормовые брюки, куртки и рыбачьи шляпы, болотные сапоги чуть ли не по самый пояс. Они тяжелы и громоздки, но абсолютно не пропускают воды. Ребята давно уже освоили парусное дело. И постановка, и уборка парусов не отнимает много времени, тем более что каждый хочет побыстрее уйти с леденящего ветра. Беда, что ветер часто меняет и направление, и силу, и тогда снова все по авральной трели выскакивают наверх. Но кончился аврал, палуба пустеет, и снова паши ангелы-хранители — рулевой, впередсмотрящий и штурман — остаются одни лицом к лицу со штормовым океаном. Специальные резиновые брюки и накидки делают их похожими на пришельцев из других миров.

Странная штука — нам плавать еще минимум полгода, а люди уже подсчитали, сколько дней осталось до встречи с родными. Профессия газетчика выработала у меня определенное отношение к путешествиям. Независимо от расстояния (тысяча верст или какой-нибудь десяток) я отправляюсь в путь с радостью и не особенно думаю в дороге о возвращении — за время работы в редакциях ко всяким разъездам до того привык, что в поезде, самолете, автомашине и даже шагая по степи чувствуешь себя как дома. Может быть, поэтому мне непонятны переживания других.

Каждую полночь Клименко будит меня одной и той же фразой:

— Вставай! У тебя отличная возможность…

— Какая? — не понимаю спросонья.

— Пойти на вахту!

Это значит, что время его дежурства кончилось и он идет отдыхать, а я должен буду стоять до четырех утра у научных приборов, пока меня не сменит Сидоров. Но сегодня Клименко изменил традиции.

— Вставай, старик! — трясет он меня за плечо. — На небе потрясающая штука: «глаз бури»!

Раздетый выскакиваю на шлюпочную палубу. В океане невероятная неразбериха мечущихся пенистых валов. Увенчанные белыми гривами, они несутся на шхуну со всех сторон, легко перемахивают через борт, и тогда внизу, на палубе, вровень с бортами начинают гулять веселые водовороты. Шхуна под ударами волн бросается из стороны в сторону, будто хочет пуститься в пляс. Но мы не смотрим в океан. До боли в суставах вцепившись в леер, мы глядим в небо, чистое черное небо в золотых звездах. Будто происходит все это не в океане, во время шторма, а в тихом зале Московского планетария. Так вот как выглядит центр циклона, прозванный романтиками «глазом бури»! Дьявольское бешенство волн, и нет ветра, и абсолютно чистое небо. Редко кому удавалось видеть его. Ходили легенды, что моряк, смотревший в «глаз бури», не вернется на землю…

Вчерашняя радиограмма из Гонолулу предупреждала о приближении шторма. Мы хотели оставить его в стороне и сменили курс. Сначала шли на восток, потом повернули на юг. Но попробуй схитрить с нашим шестиузловым ходом. Мы хотели пройти краем циклона, а неожиданно влетели в самый его центр. И теперь над головой это чистое небо, а впереди отчетливо маячит невеселая перспектива: вырваться из этой свистопляски можно, только прорвав кольцо десятибалльного шторма. Сообщили о границах циклона. Шторм охватил район от пятнадцатого до сорокового градуса северной широты, от ста восьмидесятого меридиана дальше на восток. Бежать некуда и помощи ждать не от кого. До земли тысячи миль, а кораблей в этих местах не бывает. В кормовой лаборатории, тесно уставленной приборами, я застаю Бориса Васильевича. Жара здесь тридцать градусов. А он в плаще, и струйки соленой воды сбегают на пол. Обычно такой аккуратный, Борис Васильевич не замечает их. Он смотрит на барометр, счетчик лага, хмурится и что-то напряженно считает. Мне понятна его озабоченность. Работая на полную мощность, машина едва-едва выжимает полтора-два узла хода. На ленте барографа черная линия: давление резко падает. Есть над чем задуматься. В центре циклона волны не имеют постоянного направления. Мы все время меняем курс, чтобы носом встретить их несущиеся полчища. Мы вертимся на крошечном пятачке в северной части Тихого океана. Нам некуда бежать. Нам остается только ждать.