Она всматривалась в бесконечную звёздную даль, пытаясь хотя бы на секунду погрузиться в то самое сладостное чувство полёта.
А потом снова, как тогда – в лифте, ощутила горячее дыхание на своих губах, и услышала сквозь внезапно забившуюся в висках кровь:
– Ты никуда от меня не уйдёшь.
Жозефина резко выдохнула и почувствовала, как её дыхание рикошетом отражается от губ Рона. Всё тело пылало, и центр этого болезненного возбуждения пульсировал где-то внизу живота. Ворочать языком было трудно, а мысли не хотели складываться в слова, растекаясь разрозненными лужицами под обжигающим взглядом Рона.
– Что вы сделаете? – выдавила Жозефина наконец. – Засудите меня?
И при виде той ярости, которая всколыхнулась в чёрных глазах, она ощутила опьяняющее чувство победы.
Чувство не проходило несколько секунд, а затем оборвалось и разлетелось брызгами, превратившись в болезненный удар обо что-то твёрдое.
Жозефина замотала головой, восстанавливая представления о пространстве.
Баттлер подступал к ней, как подступает дикий зверь к затравленной жертве, но страха всё ещё не было. Жозефина будто бы и сама чувствовала эту ярость, клокочущую в глядящих на неё глазах. Она упивалась ей, не имея собственной.
Она смутно помнила как пыталась встать, сжимая правой рукой ушибленный локоть левой, а затем был ещё один рывок – и когда стены перестали вертеться, Жозефина обнаружила себя сидящей на барной стойке. Колено Рона вклинилось меж её бёдер и надавило до боли.
Быстрее, чем Жозефина смогла встать на ноги, Рон обошёл полукругом барную стойку и волоком, сшибая по пути стаканы, перетащил её на свою сторону.
– Что ты так бережёшь, а, Арманд? Думаешь, девственная дырка будет стоить больше пользованной?
Слова отдавались в ушах болью, но эта боль с трудом пробивалась сквозь застлавшее всё вокруг марево. Она хотела, чтобы руки, сжимавшие её бока, сжались ещё сильнее. Она хотела растаять в глазах, поглощавших её душу. Она хотела истлеть, слиться с Баттлером, полностью стать частью той безудержной силы, которая так легко сгибала сейчас её тело.
Жозефина не заметила, как оказалась перевёрнута на живот. Грудь вздымалась быстро и тяжело, она ждала, ждала, ждала когда этот поезд сметет наконец её со своего пути – и когда вместо боли пришла сладостная нега от коснувшегося её входа языка, она кончила в первый раз, но это было настолько неважно – потому что внутренности продолжали сжиматься, требуя и ожидая большего. Ногти Рона впивались в её бёдра, и это слабое, но понятное ощущение было единственным, что оставляло её на грани осознания происходящего. Тело таяло, подаваясь навстречу горячему языку и чуть шероховатым пальцам, а всё её существо – не разум, потому что разума в ней уже не оставалось, и не сердце, потому что оно судорожно качало бьющую в виски кровь – сама её суть требовала этого слияния.
Только это желание заставило Жозефину на миг совладать со своим телом. Когда на секунду язык Баттлера исчез, и что-то неимоверно горячее прижалось к нежной коже между ног, Жозефина из последних сил выдохнула:
– Не надо…
Она рванулась, забила руками по столу, пытаясь вывернуться, и это ей удалось – Баттлер перехватил её, когда Жозефина уже стояла к нему лицом, схватил под бёдра и дёрнул вверх.
Жозефина лишь крепче обхватила его бёдра своими и судорожно сжала. Боль. Удовольствие. Кровь, бьющая в виски. Сердце, стучащее с неимоверной силой. Сбившееся дыхание. Всё это перекрывало неимоверное чувство небытия, полного слияния и подчинения. Она чувствовала, как её сущность стонет и требует ещё, она слышала свой собственный высокий голос, но он был лишь маленькой темой в единой музыке их общего горячего дыхания, безумных движений и всепоглощающего чувства единства.
Жозефина не заметила, как всё закончилось. Безумные движения стихли.
Музыка оборвалась. На животе и между бёдер было липко. Лицо было мокрым, и струйка пота щекотала висок, а руки, до сих пор крепко сжимавшие её, стали исчезать.
Баттлер пытался отстранить её от себя, но Жозефина была против. Она не хотела возвращаться в этот мир, где нужно двигаться, ходить и говорить изо дня в день, где нужно помнить, знать и чувствовать, и постоянно решать, как отсрочить неизбежное ещё хотя бы на день.
Она судорожно вжималась лбом в горячее плечо, пытаясь спрятаться от стремительно подступающей волны осознания, и не могла вспомнить ни одной связной фразы и ни одного вежливого оборота.
«Не надо» – билось в голове, – «Не отпускай…»
И она сама не заметила, когда эта бессвязная мысль вышла наружу, как она бормотала и умоляла, вжимаясь всё крепче и пытаясь вернуть это всепоглощающее безумие небытия.
Она смутно помнила, как руки Рона гладили её по спине, как Рон пытался бормотать что-то ещё более бессвязное и без конца извинялся.
И, кажется, она так и уснула, а скорее, просто выключилась в этих вездесущих руках.
***
– Ты хочешь продолжить вчерашнее? – повис в воздухе вопрос Баттлера.
Жозефина долго молчала, а затем в упор посмотрела Баттлеру в глаза.
– Да, – заметив растерянный взгляд Рона, Жозефина добавила – упрямо и зло, – Да, я хочу повторить.