Волчье кладбище

Вечер последнего дня сессии мы отмечали семью бутылками шампанского. Состояние Мэтью оставалось тяжёлым, но стабильным. Мы решили устроить вечеринку в его комнате по двум причинам. Во-первых, это была самая просторная комната с двумя окнами. Во-вторых, так мы бессознательно поддерживали некую связь с Мэтью и, что греха таить, со слоном в комнате – с Тео.

Отпраздновать конец семестра выразил желание и Секвойя. Он притащил из загашников чудесный сидр. Гарри довольно устроился на своей бывшей кровати, мы на радостях разносили соседнюю, прыгая по ней, горланя «Гаудеамус» и приканчивая последнюю бутылку. Адам сидел у открытого окна и глядел в последнюю майскую ночь. Запахи лета из леса набирали силу, луна осыпала серебром причудливые макушки деревьев.

Заметив скучающего Адама, отвернувшего голову, Питер прыгнул на него и весело напугал. Адам вздрогнул, но Питер предусмотрительно схватил белобрысого за плечи, не дав ему выпасть.

– Полегче! Отсюда путь недолог, – испугался Секвойя. Он сидел за столом и с отцовским прищуром наблюдал за нами.

Питер оскалился во весь свой белозубый рот.

– Он из этого окна или из того шмякнулся? – спросил Робин с бутылкой в раненой руке.

– Вроде из этого. Макс, из этого?

Я кивнул. А сам подумал, какая вообще разница, из какого окна, если из обоих путь недолог.

– Вот чёрт! – прокомментировал Робин. Он перегнулся через Адама и высунулся. – Не хотел бы я отсюда выле- теть.

Питер его подтолкнул и тут же потянул к себе средним захватом.

– Кретин! Я мог выпасть!

– И не разбился бы, косточки у тебя сейчас ватные! – смеялся Питер.

Роб не стал возражать. Все галдели и паясничали, и Питер вдруг сказал:

– Ведь это не мог быть кто-то из нас, ребята! Тем, кто столкнул беднягу Мэтью. Разве кто-то на это способен?

– Ну, кто-то же, очевидно, способен, – сказал Джо.

Он растянулся на королевской кровати.

– Кто-то да, но не кто-то из нас, – повторил Питер значительно. – Я хочу запомнить вас такими – кончеными дебилами, а не убийцами.

Робин пожал плечами.

– Да ладно вам, дышите легче, – донёсся бас Гарри.

Он улыбался и был похож на пьяного павиана с отвратительной, как описывал Жюль Верн, собачьей мордой.

– Я думаю, какой-то бродяга или сумасшедший с улицы залез и нацепил эти тряпки Роба… Потом пришил моего соседа… Потом расквасил свиное рыло о землю…

– Никто не мог взять мою рясу, – упёрто заявил Робин.

Пустая бутылка, будто возмущаясь, как и сам Роб, выпала из его руки и разбилась.

– Я бы заметил! Не верю во всю эту чушь с моей рясой…

– А какая, в сущности, разница, что вообще было, а чего не было? – сказал Питер.

– Да, давайте закругляться с этой темой, – предложил Робин.

– Давайте, – закивал Джо.

– Кто первый в воду? – вскрикнул Питер и бросился к двери.

Остальные помчались следом, как племя чероки за своим вождём. Я подождал, пока Адам слез с подоконника. В этот момент Секвойя попытался встать, опираясь о спинку стула, и его тут же накренило в сторону. Он грохнулся на пол, как мешок со сковородками. Мы помогли ему подняться.

– Осторожно, здесь битые стёкла, – сказал я.

Секвойя был безнадёжно пьян, он сипло засмеялся. Мы подхватили его под расслабленные, но довольно мускулистые руки и повели на первый этаж в его спальню.

– Никто не мог взять… как же! – Секвойя выдохнул в нас забродивший воздух. – Правду говорит Гарри, этот соплежуй несчастный. Кто-то взял эту рясу из комнаты Робина. Я не привидение видел, слышите! Я всё им рассказал.

– Мы знаем, – сказал я. – Не переживайте.

– Они всё верят в привидения на этом чёртовом кладбище… Думают, души там гуляют… Чтоб мне провалиться на этом самом месте… Человек был в рясе! Не призрак, человек… пятно крови на правом рукаве… Большое тёмное пятно. Оно было реальным, как война… как молодость… А теперь молокососы говорят – не было ничего… Им всё ни по чём… Им бы войну пережить, знали бы они тогда… Не говорили бы, что не было… Говорили бы, что сами видели! Как я… Да не приведи Господь ещё раз этой скотобойне пройтись по земле…

Мы уложили Секвойю в его каморке. Я заметил, что здесь было чисто убрано. На полу в углу всё ещё стояла миска с какой-то едой для кошки, не так давно убитой известно кем. Секвойя оказался на редкость сентиментальным. Косая полоска света освещала его мокрый лоб и губы.

– После войны мой род оказался по другую сторону жизни… Жизни без дворцов и фонтанов… Равнодушие… бессилие… дешёвое пойло… Вот что оставалось от раздавленных мечтаний. Нищета. Сколько служебных форм я сменил, сколько пресмыкался за гроши, только чтобы накормить семью…

Он долго ещё жевал слова, шлёпал губами, адресуясь к умывальнику или к прикроватной тумбочке. Мы вышли, притворив за собой дверь.

– Кто последний, тот ирландец! – Я было рванул с места, но врос в землю, не встретив никакой реакции.

– У нас вместо ирландца говорили «плохой кот», – Адам произнёс эти слова без всяких эмоций.

Я взглянул на моего друга и улыбнулся. Хмель ему очень шёл, хотя я знал, что даже в тот момент его по-прежнему не оставляли мысли об убийце.

– Мой бог! Адам, хоть раз в жизни отпусти себя.