Волчье небо. 1944 год

– Все про него сейчас тебе расскажу. Были у него родители. В Одессе. Своя семья тоже была. В Минске. Теперь нет никого. Как, что – он ничего не знает. Будто их тряпкой стерли. Одни справки остались. Знакомо, да? Все думают, поправился от горя. Глянь, как котлеты лопает, – Майор азартно ткнул вилкой воздух. – Аж за ушами трещит. А смельчак какой – ух! Людей в бой так и кидает, так и кидает… Не щадит! Медалей – вон. Целый забор. Машина с шофером. В будущем году получит звание Героя Советского Союза. И шепну даже: снова женится.

– А на самом деле ему как раз всё хуже и хуже, – покачал головой Шурка.

Майор кивнул:

– При этом на вид – совершенно здоровый. Ничем не проймешь. Ничего ему не страшно. Ничего не боится.

– Это же неплохо, – вставил Шурка. – Вы же сами говорили: от страха люди…

– Я не это говорил, – быстро перебил Майор. Опять ткнул вилкой в сторону генерала.

– …Не радует его, правда, тоже больше ничего.

Шурка задумался.

– Истощение сердца.

– Точно! – воздел на вилке кусочек мяса Майор. – Хорошее выражение, – потом сунул в рот.

– А вы, конечно, знаете, где его семья?

– Конечно. Я знаю всё. Родителей его немцы расстреляли, общий ров. Жена и дети погибли под обстрелом, не сразу, правда. Они…

Шурка быстро перебил:

– Может, лучше и не знать.

– Может. Ты это у него спроси: лучше или хуже.

Звякали о фарфор вилки и ножи. Шурка глядел в сторону, чувствовал, как внутри моросит холодный дождик.

– Странно, – через силу заговорил он. Умолк. Майор деликатно ждал, даже перестал жевать. Шурка вытолкнул слова из горла:

– Никогда не думал, что самым близким мне в итоге окажетесь именно вы.

– Ну, мы многое пережили вместе, да, – подтолкнул тот ножом кусочек мяса, загнал на вилку, сунул в рот. – Это сближает. Я видел тебя, ты видел меня. В разных ситуациях. Кто сам не пережил, тот нас не поймет.

«Попробовать поговорить с ним?» – подумал Шурка.

– Попробуй, – кивнул Майор, утирая губы салфеткой. – Может, я что-то умное скажу.

Шурка напомнил себе: стоп, он – не человек. Подобрался, задвинул все засовы.

– Компот? – раздалось сверху.

Оба подняли головы. Та поставила один стакан, второй. Наклоняя светлые локоны, стала набирать на поднос грязные тарелки, звякнула сверху ножи, вилки. Цапнула комочек салфетки.

– Ваш сын? – улыбнулась, но как-то кисловато.

– Да! – ответил Майор.

– Нет! – одновременно ответил Шурка. Оба уставились друг на друга, а официантка – с равным недоумением на обоих.

– Приемный, – разъяснил Майор. – Нашли друг друга на дорогах войны.

Та не хотела больше знать о чужих драмах – их вокруг и так хватало. Кивнула, поднимая нагруженный поднос, отошла.

– Что вам от меня надо? – не выдержал Шурка.

– Глаз!

– Зачем?

Одной рукой Майор взял стакан с компотом, поднес ко рту.

– Затем.

Другой – приподнял себе правое веко. Вылущил на ладонь – протянул Шурке:

– Вот. Пришлось временно вставить. Фарфор, стекло. Произведение клиники профессора-офтальмолога Филатова.

Глаз был как настоящий. С черным зрачком. С лучиками вокруг. Отвратительный именно потому, что почти как настоящий. Совершенно холодный и неживой.

– От этого я всегда кажусь каким-то двуличным. Неискренним каким-то, – Майор глядел в стакан, вытягивал губами размягченные ягоды.

«Врет или правда?» – теперь уже не знал Шурка. Охота пить компот пропала: плававшие в нем мягкие круглые ягодки-глазки теперь вызывали тошноту.

– Если хочешь искренности, в левый глаз мне смотри, – пальцем показал Майор. – Левый у меня – настоящий. Что?

В левом его глазу – живом, желтоватом, карамельном – Шурка и правда уловил сходство с мишкиным глазом.

– Мне тоже иногда хочется поговорить по душам, – скромно пояснил донышку Майор.

Поставил пустой стакан. Завернул глаз-протез в носовой платок, убрал в карман. Объяснил:

– Промыть физраствором придется. Прежде, чем снова вставить.

Заметил, что Шурка к компоту не притронулся.

– Не нравится? Тогда я выпью.

– На здоровье, – хмуро разрешил Шурка.

Решение не давалось. «Врет или нет?»

– Вам что, его выбили? Глаз.

– Сам отдал.

– Зачем?!

– Хотел кое-что узнать.

– Что?

– Тебе ни к чему. Давняя история.

Заметил в Шуркиных глазах недоверие.

– Хорошо. Глаз… у меня его выманили. Достаточно? Обманом.

– Обманули – вас?! Свистите.

– Я уже и так висел на дереве вниз головой несколько дней, – видно было, что вспоминать Майору неприятно. – За одну, заметь, ногу. Видимо поэтому мыслил не вполне ясно. Кровь к голове прилила и так далее.

В то, что кто-то обдурил самого Майора, да еще и подвесил его за ногу на дерево, верилось с трудом. То есть не верилось совсем. Шурка хмыкнул:

– Это вы-то?

– Я.

Официантка снова подошла. Не глядя поставила между ними пепельницу: отцы-одиночки ее не интересовали даже в звании гвардии майора и с литерными карточками. Майор пояснил:

– Говорю же, я хотел знать.

Шурка глядел в его единственный глаз. «Может, и не врет. На этот раз». Решился:

– Хорошо. В обмен на Таню.

Майор перегнулся через весь стол, так что звякнули медали на груди. Наклонился Шурке к самому уху. От него пахло табаком, гуталином, потом, портупеей.

– Я – не смерть, – прошептал он, откинулся назад. – Сколько раз вам всем повторять!