Волчье небо. 1944 год

Шурка выскользнул на площадку. Осторожно бухнул ботинки. Вынул изо рта кепку. Сглотнул наконец. Сунул руки в рукава, завязал шнурки.

Во мраке ступеньки напоминали клавиши: черные и серые. На улице было светлее от луны. Шурка глянул вверх. Горело окно там и еще поодаль. В каждом доме есть хотя бы один человек, который не спит. Шурка понадеялся, что этот человек не таращится сейчас вниз. А впрочем, что он там сверху разглядит? Кепку.

В проеме арки видна была Садовая.

Полчаса – самое большое, и он – у Зимней канавки. Успеет еще и полюбоваться на Неву, и поскучать, и замерзнуть.

Шурка пошел из арки.

И прыгнул обратно в ее темноту.

Печатая шаг, прошли трое в шинелях. Так близко, что Шурка слышал, как скрипят их кожаные ремни, портупеи. Чувствовал запах сапог. Успел заметить на поясе у командира носатую морду кобуры. Торчавшие вверх блики винтовок. Они спешили, они его не заметили. Их интересовали другие шаги – удаляющиеся. «Стоять», – рявкнуло в темноту. Шурка знал, что не ему, но влип в стену.

«Ваши документы», – услышал. Остановленный что-то пробормотал. «После десяти находиться на улицах запрещено, – последовал чеканный ответ. – Пройдемте с нами».

«Елки-палки, – выругался про себя Шурка. – Как я не подумал!..» Комендантский час. Патрули ходили повсюду.

Расстояние от арки на Садовой до Зимней канавки вмиг раскинулось. Стало коварным и непреодолимым, как антарктическая пустыня.

Значит, остается только тот, второй путь.

Шурка скачками взбежал обратно по лестнице. Сердце быстро билось. Еще можно успеть.

…Если только она тоже умеет…

Вернулся в квартиру.

…Вдруг она просто странная, и больше ничего…

Призраком пронесся по коридору. На пороге комнаты подождал. Глаза привыкли к зашторенной темноте. Различили черную стену ширмы. Ступая на пальцы, Шурка зашел за нее. Замер.

…Умеет или нет, проверять некогда…

Прислушался. Сара дышала ровно. Шурка зашел за угол. Здесь от окна лежал прямоугольником лунный свет. Сомкнутые веки Сары были скованы ресницами. Одеяло натянуто до самого подбородка.

…Только надеяться…

Сердце его ухнуло: куклы было не видно.

Шурка неслышно приподнял край одеяла, заглянул. Руки Сары были сложены и прижаты к груди.

Вот она: узелок головы торчал из кулака.

Шурка протянул руку. Обхватил узелок пальцами. Задержал дыхание перед тем, как потянуть куклу на себя.

Сара распахнула глаза. От неожиданности Шурка отпрянул. Сара приложила палец к его губам: тс-с-с-с. Откинула одеяло. Она была полностью одета.

«Она что, знала?» – неприятно удивился Шурка.

Сара наклонила кудри, бесшумно выдвинула из-под кровати ботинки. Посадила в один куклу, оба прижала к груди. Показала подбородком на дверь: пошли.

В коридоре Сара просунула ступни в ботинки. Присела на колено, завязала шнурки. Выпрямилась. Глаза ее глядели вопросительно. Шурка выдохнул:

– Некогда объяснять.

Сара протянула куклу.

– Спасибо.

Шурка взял куклу.

– Но ты, – велел шепотом, – остаешься дома.

Оба пошли по коридору. Бесшумно. «Как воры… А мы воры и есть. В смысле я».

У дверей в комнату Ивана Валентиновича остановился.

– Ты за мной не идешь. Стой здесь, – приказал. Сара, не споря, отступила в темноту. За дверью как будто пытались завести мопед: гр-р-р-р, гр-р-р-р. Даже джентльмены храпят.

Шурка тихо толкнул дверь. Храп колебался в воздухе, как звуковая завеса. В лунном свете блестели на столике флакончики. Темным холмом лежал спящий. Чернели веером окошки фотографий над его кроватью. Лысый венок казался скелетом какого-то круглого животного.

Шурка подошел к столу. Различил мутные буквы. Он тихо поднимал обложки, пока не разобрал: ПЕТЕРБУРГ.

«Простите меня, Иван Валентинович», – подумал. Потянул за корешок.

– Гр-хм!

Шурка замер. Сердце ударило четыре раза. А потом снова начали заводить мопед: гр-р-р-р, гр-р-р-р. Сжимая альбом обеими руками, Шурка вылетел, как сквозняк. Притворил дверь.

Сара уставилась на книгу, которую он прижимал к груди. Потом в его лицо. Во взгляде замешательство.

Шурку объял ужас: «Сара не знает». Нет, в сто раз хуже: «Ее кукла этого не умеет». Сглотнул. «Все равно. Попробую. Хуже не будет. Хуже – некуда». Зашипел:

– Дальше я сам.

Но Сара двинулась за ним к входной двери. Повернул замок. Дохнуло холодом. Шурка обернулся в проеме. Она отпрянула.

– Иди… Туда! В комнату! Спать!

И чтобы она не сомневалась, ринулся по лестнице. Но на площадке услышал: лопочут следом шаги.

Вот черт.

Он наддал ходу. Шаги тоже заспешили. Сухой треск шагов – пауза – опять треск по черно-серой клавиатуре ступенек. Как будто два пианиста состязались, кто быстрей. Некоторое время они не совпадали: когда Шурка бежал по лестнице, Сара пересекала площадку. Когда Шурка перепрыгивал через площадку, сильно хватаясь за перила рукой, Сарины шаги пересчитывали ступени. Споткнулись. Шурке показалось, потолок рухнул: загрохотало. Он замер. Сейчас очнутся в своих кроватях жильцы, захлопают все двери. Сара шлепнулась ему прямо под ноги. Шурке показалось, что ладони и колени ее зазвенели о пол.

Получив фору, он мог бы вылететь наружу. И ищи свищи.

Не выдержал. Поволок за руку вверх, помог подняться.