Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955

Разумеется, инициатива американцев была отнюдь не бескорыстной. Не желая бесконечно кормить Западную Германию, они стали искать способ реанимировать германскую экономику и поняли, что главное препятствие на этом пути – обесценившаяся рейхсмарка. В послевоенные годы была популярна шутка: «Работать? Я не могу себе позволить такую роскошь». Работу многим заменял черный рынок. Теневая экономика менял, перекупщиков, «организаторов» съедала более половины рабочих сил страны. Часто на работу устраивались лишь ради права на жилье и продовольственные карточки, используя и то и другое для достижения более важных целей. Только необходимость добывать новые наличные деньги стала оживлять легальную экономику. Готовность искать настоящую работу выросла так же стремительно, как и готовность торговцев пускать свои товары в нормальную торговлю, вместо того чтобы спекулировать ими. У крестьян тоже снова появился стимул продавать свои товары на официальном рынке. Поэтому, по общему впечатлению, магазины настолько быстро – чуть ли не за одну ночь – переполнились товарами, что впору было говорить об экономическом чуде. Эффект денежной реформы оказался таким мощным, что историк Ульрих Херберт назвал ее «Большим взрывом» – с нее и началась Федеративная Республика Германия, основанная год спустя. Современники восприняли реформу как несравнимо более важную историческую веху, чем принятие Конституции парламентским советом в Бонне 8 мая 1949 года. Ни одно событие не запечатлелось в памяти западных немцев так ярко, как денежная реформа, этот грандиозный спектакль, сыгранный без всякого режиссера. Одно из убедительных подтверждений этого – воспоминания писателя Ганса Вернера Рихтера, в первый же день поступления в оборот новых денег ставшего свидетелем сразу двух чудес: «Мы проходили мимо какой-то крохотной невзрачной лавчонки, в которой до этого отоваривали свои продуктовые карточки и которая стала для нас настоящим чудом и олицетворением денежной реформы. Магазинчик было не узнать – он был буквально набит товарами. На прилавках и витринах красовались горы всевозможных овощей: ревень, цветная капуста, белая капуста, шпинат – все, о чем мы уже давно и думать забыли… Мы вошли внутрь, и тут произошло второе чудо. Если раньше здесь обслуживали, мягко выражаясь, без особого рвения и не баловали радушием, то теперь нас встретили с изысканной вежливостью. За одну ночь мы из докучливых просителей превратились в клиентов».[224][225][226]

С гордостью за вновь обретенный статус клиента не могла сравниться даже гордость за право на свободные выборы. Возможность нормально делать покупки – это тоже момент свободы, который может показаться несущественным лишь человеку, всю жизнь предававшемуся беззаботному шопингу. Правда, денежная реформа еще не отменила рационирование всех продуктов питания, и все хорошо прочувствовали на себе начавшуюся вскоре волну подорожания, но внезапное появление многообразного «мира товаров» по крайней мере вселяло надежду на относительно благополучное будущее. Это был явный прогресс, и если кому-то пока не удавалось извлечь личную пользу из экономического подъема, то у него, во всяком случае, была уверенность в том, что он сможет это сделать в ближайшее время. Последняя всеобщая забастовка послевоенных лет, начавшаяся 12 ноября 1948 года из-за «взвинчивания цен», уже была проникнута оптимизмом, твердой надеждой на то, что скоро дефицит снова уступит место достатку. Когда 1 января 1950 года карточки стали требовать лишь за сахар, одна кёльнская газета возликовала: «Наконец-то мы вздохнули с облегчением… Многие неприятные моменты общения населения с местными властями, которым и самим все это было в тягость, остались в прошлом. Мы снова можем есть, что хотим, продавцу больше не надо возиться с карточками и трепать себе нервы из-за несоответствия количества карточек количеству товара. Эти времена миновали. 160 месяцев, 4600 горьких дней!.. Теперь у нас снова есть масло, когда-нибудь будет и сахар». Период ограничения покупательских и потребительских прав, о котором пишет счастливый автор статьи и продолжительность которого определяет не совсем точно, начался гораздо раньше конца войны, а именно в 1939 году, с введением нормированного распределения товаров. Это радикальный взгляд потребителя, словно бы не замечающего переломный момент капитуляции, – для него все выглядит так, как будто (если отвлечься от сахара) война только теперь закончилась по-настоящему.[227]

Новый настрой общества. Сразу после денежной реформы газета DND («Новая демократия»), выходящая под руководством французских оккупационных властей, размещает на первой полосе аллегорию новой формы государственного устройства: Diese Nette Dame – «Эта милая дама»