Волчьи стрелы. Часть первая

– А ты что, лучше? – проговорила она сдавленным голосом. – Ты такой же убойца, изувер, как и он! Тебе-то что от меня надобно? Сам ведь меня преследуешь. Неужто баб других в Сеяжске нет, окромя меня, несчастной? Да и краше и моложе есть, хоть отбавляй!

– Нету краше и милее! – твердо возразил Вышата, выдав свои чувства. – Послушай меня, я тебя и пальцем не трону. Клянусь светлой памятью моей матушки, вот тебе крест! Сейчас, погоди маленько, охолонь! Сейчас ….

Хромая, гридин доковылял до ворот, приоткрыл створку и высунул голову. Уже стемнело, и на улице не было ни души. Вышата затворил ворота и повернулся к Лебеди.

– Телега есть у тебя? – спросил он.

Лебедь удивленно уставилась на гридня, не сразу поняв его вопрос.

– Что? Какая телега? Зачем? Ну есть… За кузней стоит. Но что толку от нее, коня ведь нету.

– Конь – моя забота! – перебил он. – Тащи самый большой мешок, аль сукна кусок побольше! А ледник у вас есть?

– Есть, в подкетье. Да о чем ты все толкуешь? Какое тебе дело?

– Будем молиться, чтобы никто с улицы не подглядел и не подслушал. Авось пронесет. А мертвяка на себя беру. Обставлю так, что я его не у тебя, а где-нибудь подальше отсюда прирезал, ну а тебе и рядом не было.

– Брось, дружиный! Негоже над мертвыми глумиться, грех это смертный! – возразила Лебедь.

– Сама же сказала, что житья вам не дадут, ежели люд прознает. О дочке подумай, ей ведь тоже достанется. А грех весь на себя беру. Я один виновный в этом, мне и разгребать.

Глава 11. Суди меня, воевода!

Укрытый могучим тыном не хуже небольшого острога, дом Дмитрия дремал неподалеку от детинца. Жилище было просторно и основательно. Каменная одноэтажная подклеть, ломившаяся от снеди и скарба, походила на замок Кощея – серая грубая кладка, не окон, не дверей. Сверху на нее уселась дубовая изба в два жилья⁶², а тесовая двускатная кровля завершалась дощатым теремком. Точно молодая поросль у подножья могучего дуба, вокруг ютились хозяйственные срубы: амбары, мыльни, кузни, конюшни, людские избы.

Признаться, назвать дом красивым язык не поворачивался. Подобно своему хозяину, он был крепок, невзрачен и плешив. Никаких крылец и гульбищ; вместо резных наличников косящатые окна обрамляли простые доски. Почти все пространство между зданиями занимали яблони, но и они украшали двор разве что в весеннем цвету. Сейчас же лысые деревья сучили на ветру своими тонкими прутьями, словно какие-то гигантские опрокинутые пауки.

– Господи ты Боже! Кого это ни свет ни заря принесло? Никак кархарны у городских стен, раз в такой час по его душу явился кто-то! – заворчала Марфа Тимофеевна, продирая глаза спросонья и поднимаясь с ложа.

Подобрав подол исподней сорочицы, она подошла к окошку и приподняла ставни. Охальник холодок тут же забрался в сумрачную ложницу, ущипнул воеводскую жену за пухлые щеки и ляжки, окончательно прогнав ее сон. Она увидела, как старый ключник, в тулупе прямо поверх ночной рубахи, выполз из людской и нехотя поплелся к воротам. Снова раздался настойчивый стук, от которого старик невольно вздрогнул.

– Хтоо тамаааа? Воевооода спит еще! – отозвался ключник сквозь глухие ворота.

– Я Вышата, гридин княжий, – послышалось с улицы. – Передай хозяину, что преступление свершилось лютое, и он немедля должен о нем узнать.

– Преступление, говоришь? А до рассвета преступление твое не подождет?

– Да как же оно подождет, ежели уже свершилось?

– Что за преступление?

– Душегубство!

Ключник задумчиво пощипал жидкую мочалку своей бороды и прищурился.

– А чью душу загубили? Хорошего человека аль худого? Ежели душонка черная, так может оно до утра потерпит? А то больно воеводу будить не хочется, – ехидно ответил старик.

– Одному воеводе скажу лично. Впусти, отец! Ей богу, не было бы важно, не тревожил бы Дмитрия так рано.

– Ладно, так и быть. Пойду будить хозяина, но смотри, осерчает поди…

– Конечно, осерчаю. Вы не только меня, а всю улицу небось своими воплями пробудили. И что не спится людям? Больше спишь – меньше грешишь, – вмешался дворский воевода, уже несколько минут стоявший за спиной ключника, одетый и при оружии.

На самом деле Дмитрий кривил душой. В этот раз он даже не ложился в постель: всю ночь так и просидел в передней на мужской половине хором, разбирая донесения и грамоты с юго-восточных рубежей. Ведь днем заниматься своими прямыми обязанностями у воеводы совсем не оставалось времени. Именно на него легло бремя управления княжеством до тех пор, пока наследник не займет свое место на престоле или его матушка, княгиня-регент, не вернется от духовных дел к мирским.

– Ну что же ты, Степан, впускай гостя, пусть нам о душегубстве расскажет, – велел Дмитрий.

– Как скажешь, воевода, – послушно ответил ключник и отворил засов.

– Оооооох ты, красавец-то какой писаный! А ну скорее заходи на двор, а не то сейчас на такую красоту все девки сеяжские слетятся, как орлицы на добычу! – издевательски посмеиваясь, сказал Дмитрий.