Гладко стесанные, заиндевевшие плахи мостовой позвякивали под ногами, а в сливных желобках по бокам настила блестели полоски льда. Широкая улица, одетая в высокие берега частоколов, текла и пульсировала. С обеих сторон к изгородям кое-где налипли, словно морские полипы к обломкам кораблей, крытые войлочными тентами торговые лавки, не уместившиеся на торгу.
Вышата следовал за Лебедью, даже не стараясь раствориться в толпе, но так и не решался поравняться с ней и заговорить. Впереди уже разинула свою квадратную проездную арку, будто сладко зевая, башня Кузнецких врат. Сверху, на побеленной, точно сырной стене застыл грубый барельеф – молот, бьющий по наковальне. Запахи углей и раскаленного льняного масла пропитали холодный воздух. Со всех сторон в своей металлической перекличке приглушенно бухали молоты.
«Тьфу-ты, пропасть!» – подумал Вышата. – «Вон уже ее двор, сейчас нырнет к себе! Ну что же ты, дурень, крест ведь целовал!»
Вдруг прямо у дубовых ворот, украшенных фигурными бронзовыми петлями и львиными мордами на вирейский манер, он увидел знакомый силуэт. «Вот те раз! Да это же…».
Тот слегка поклонился Лебеди, что-то ей сказал, и она открыла засов, впустив его на свой двор. «Что он то у нее позабыл?» – подумал Вышата.
– Да вот, мимо прохаживал, дай, думаю, загляну, проведаю, как живете вы, не обижает ли кто, ни надобно ли чего, – за высокой оградой гридин услышал знакомый хриплый голос. В избу Лебедь гостя не пригласила; они говорили на дворе, и все было отлично слышно с улицы.
– Благодарю, дружинный, все ладно, – отвечала она. – Так ведь уже много раз твой соратник приходил, тоже о наших делах справлялся. Я и ему сказала, что никто не обижает, слава Господу.
– Соратник? Какой еще соратник? – удивился хриплый.
– Вышата, кажись, звать его. Тот, с которым вы тогда Фокушку забирать пришли, – голос ее дрогнул.
– Хм…, – он задумался и немного помолчал, после чего продолжил. – Да, Вышата. Ты не обращай внимания на него. Зеленый он и дурень еще тот, непутевый. Я тут вот еще что хотел сказать. Ты ведь понимаешь, что кузнец твой уже не воротится? А может, его и в живых-то больше нет. Слыхала небось, как кархарны рабов и пленных содержат – как скот, а то и того хуже.
– Дружинный, помилуй, – взмолилась Лебедь. – Зачем мне рану тревожишь? Неужто не видишь, что и меня уже от тоски лютой не осталось, лишь тень одна?
– Вот и я про то же, лебедушка! Слезы полила и будет, и хорош убиваться! Молви, ты так и собираешься одна-одинешенька дочку растить? Нельзя тебе одной. Должен быть защитник да добытчик.
– Говорю же, дружинный, не трави мне душу! Не нужен мне никто окромя Фокушки моего! Да и тебе-то какое вообще дело до меня, до жизни моей, до дочери? Неужто тебе заняться больше нечем?
– Вот упрямица какая! Не понимаешь, какое мне дело? А такое, что полюбил я тебя! – заорал гость. – Да, полюбил вот, и все! Пойми ты, не прожить вам без мужика. Случись что, от лихих людишек ты свою кровинушку оборонишь? Нет! А перестань новый князь вам довольствие, что батюшка его назначил, платить, ты дочь да себя прокормишь? Нет! Подумай, неужто не разумеешь? А я и мечом силен, и мошною звонок, и у князя Невера, упокой Господь душу его, в почете был. Бог даст, и у Яромира в почете буду. Выходи за меня, молю! А про Фоку скажем всем, что убит он, что не пожелал перед погаными выю гнуть. Да кто знает – поди, так оно и взаправду сталось!
– Ты, никак, рассудка лишился, дружинный? Жив Фока, не для того хан его к себе требовал, чтобы умертвить. Такие мастера всем нужны, везде они на вес злата. И будь даже он мертв, никто мне не надобен! Я клятве не изменю! А тебе как не совестно? Предлагаешь на обман пойти, такое бесстыдство учинить! Уходи прочь с моего двора и больше не появляйся, а то еще Варечку бедную до смерти перепугаешь своим ором!
– Ну постой, постой, охолонь, голубка! Ну подумай ты хорошенько…
– Пусти меня, не трожь, окаянный! Я закричу, я на помощь буду звать! Уходи прочь!
– Матушка! Не трожь матушку, дяденька! – раздался голос девочки, и на мгновенье повисла напряженная пауза.
– Варвара, лапочка, не страшись меня! Я вам зла не сделаю, клянусь! Все ладно! Видишь, уже отпустил, – тихо, почти шепотом, сказал он, успокаивая девочку.
Неожиданно по крепким воротам будто ударила глыба, пущенная кархарнским камнеметом. Раздался грохот, сухо крякнуло дерево, звякнули массивные бронзовые кольца. С возмущенным скрипом тяжелые створки распахнулись, и в проеме встала грозная фигура, больше похожая на разбойника, чем на младшего дружинника. Со свистом разрезав воздух, Вышата ловко прокрутил в правой руке легкий боевой топор и оскалился. Сам того не желая, своим видом и неожиданным появлением он напугал Лебедь и Варечку еще пуще первого незваного гостя. Все уставились на него, проглотив языки.
– Ах ты, плешивый рыжий пес! – зарычал гридин. – Я покажу тебе, как обижать женщин! Твоей поганой бородой я буду мести хлев, а башку насажу на шест вместо пугала!