Волчьи выродки

– А вот этого делать совсем не надо! – повысил голос полковник. – А то события могут получить совершенно непредсказуемый оборот!.. И не только для него, но и для нас!.. Подтвердить-то его рассказ мы подтвердим, но надо, чтобы ещё и нам поверили!

– Неужели могут не поверить? – удивилась женщина.

Жогов дёрнул плечами.

– Всё может быть, – тихо сказал он и, выделяя интонацией каждое слово, добавил: – Когда имеешь дело с разведкой, то… всё может быть!

– Что же тогда делать!

– Пусть он остаётся тем, кем он был – бывшим военнопленным и психически больным узником фильтрационного пункта Санько Николаем Ивановичем. Мне проще договориться здесь с врачами, чтобы они оставили всё как есть, чем потом доказывать, что мы не теневые пособники оставленного гитлеровцами «Абвера» в концлагере шпиона-диверсанта! – твёрдо заявил полковник. – А отсюда, я распоряжусь, чтобы его отправили в одну из лечебно-трудовых колоний, где проходят лечение такие же узники концлагерей, как и он… С таких спроса нет! А через пять-шесть месяцев мы его оттуда заберём, оформив на него новые документы. Об этом я позабочусь, можете быть спокойны, – уверил он женщину. – Так будет лучше! Поверьте мне…

Анастасия Ильинична в ответ только радостно улыбнулась. Увидев, что она не возражает против такого решения, Жогов успокоился. Он приступил к дальнейшей работе и теперь думал о том, что здесь, в Майценехе, его ничто уже не задерживает и надо побыстрее разобраться с кипой «Личных дел» заключённых фильтрационного пункта. Мысль о его беспомощности перед задуманным им самим подстёгивала его. Ему было стыдно, что он так позорно заканчивает, фактически не начав, такое благородное дело. Он не хотел больше оставаться даже ни на один лишний день в опостылевших в одночасье стенах Майценеха.

В этот день Жогов проработал до поздней ночи и решил не возвращаться в общежитие, а переночевать в своём кабинете на довольно-таки роскошном диване, обитом чёрной кожей. «Наверное, на нём ночевал не один гестаповец, – думал он, укладываясь на него и укрываясь шинелью. – Как, однако, интересно мир устроен: вчера на нём спал палач, сегодня – освободитель!..» Засыпая, он думал ещё и о том, сколько несправедливости вершится в этом мире – и всё по чьей-то сумасбродной прихоти… «Где же та красота, которая спасёт мир? – думал он. – Разве только красота? А как же мудрость – высший символ человеческого разума!..» – проносились в его голове обрывки мыслей. И он не заметил, как уснул.

Но долго спать ему не пришлось: через час с небольшим к нему в кабинет ввалился Суворов в сопровождении целой свиты дежурных фильтрационного пункта.

– Иван Николаевич, проснитесь, – громко обратился он к спящему, склонившись над его головой и теребя за плечо. – Проснитесь!.. ЧП у нас!

– Что? – не понял спросонок полковник, едва продирая глаза сквозь слипшиеся веки. – Как вы сказали?

– Я сказал, что у нас чрезвычайное происшествие, и я пришёл к вам, чтобы известить об этом! – чётко отрапортовал Суворов. – А заодно и посоветоваться, что делать и как действовать дальше…

Жогов уже пришёл в себя и, усевшись на диване, вяло тёр руками глаза.

– Вы хоть бы толком объяснили мне, что всё-таки произошло, – глубоко зевнул он. – А то ворвались, как… Что случилось-то?

– В секции, где содержатся многодетные женщины… ну те, которые работали здесь, в концлагере, на фашистов… В общем, одна из них свела счёты с жизнью, и что теперь делать с её детьми, ума не приложу, – посетовал Суворов.

– Как это «свела счёты»? – в недоумении посмотрел на него полковник.

– Вот так!.. – развёл руками комендант. – Перерезала себе вены заточенной ручкой ложки на обеих руках, пока дети спали… Что вот теперь делать с ними, ума не приложу, они-то, вроде бы, как и ни при чём, что их мать продалась … Что делать-то будем, а, товарищ полковник?! Ведь теперь, вроде бы, с детей автоматически снимается обвинение в том, что они «враги народа». А отправлять их без матери – так они все погибнут!.. Маленькие ещё совсем…

– Подожди, подожди, Александр Михайлович, – влезая в свои сапоги, остановил его Жогов. – Не строчи, как из пулемёта, а то у меня от твоей скороговорки настоящая путаница в голове!..

Суворов выжидающе замолчал.

– Ну-ка, для начала проводи меня в ту камеру, – распорядился Жогов, – я посмотрю, что там… А потом мы подумаем, что предпринять, – он вдруг почувствовал, как сердце его ёкнуло и что-то необъяснимое обволокло его рассудок.