Волчьи выродки

Поднявшись на второй этаж, они прошли в камеру, в которую полковник ещё не наносил визита. Там, словно запуганные котята, жались друг к дружке пятеро ребятишек, а двое малышей сидели у изголовья матери и теребили её за волосы и за лицо. Один из них совсем маленькими пальчиками открывал мёртвой матери веки и, плача, просил её, чтобы она встала. От увиденного у офицера всё похолодело внутри: женщина лежала на полу в луже крови, и оба малыша, и жавшиеся друг к другу дети также были в крови с ног до головы. По-видимому, они все пытались воскресить мать – их единственную надежду на спасение и жизнь! На стене Жогов увидел надпись, сделанную кровью: «… Я не хочу, чтобы, возвращаясь на Родину, мои дети несли на себе позор своей матери. Я уношу его с собой. Простите меня за всё…» Он развернулся и вышел из камеры. За свою короткую, но насыщенную событиями жизнь он был свидетелем многих событий, но видеть плачущих, вымазанных кровью детей возле трупа матери в луже её крови – к подобным сценам он не мог привыкнуть! Казалось бы, за долгие годы войны должен, но нет! У него у самого кровь стыла в жилах, когда он видел такое… И для него не было абсолютно никакой разницы в такие моменты, кем была до этого мать осиротевших детей, так как эти несмышлёныши ещё, ровным счётом, ничего не понимали в жизни. И грех было сваливать на них вину их родителей. Он смотрел на них просто как на детей.

– Ну так что же будем с ними делать? – вывел его из оцепенения вопрос Суворова.

– Сначала уберите труп из камеры, – ледяным тоном ответил полковник. – Потом приведите её в надлежащий вид и как следует вымойте детей… А что с ними делать, будем решать завтра утром на совещании. Да!.. И постарайтесь успокоить детей, – угрюмо закончил он. – Придумайте что-нибудь, чтобы они не плакали.

В ответ Суворов лишь скривил губы в иронической усмешке и сделал вид, что разговаривает сам с собой:

– Такая задача, пожалуй, окажется нам не под силу, – пробубнил он себе под нос. – Тут, глядя на них, сам едва сдерживаешь слёзы.

И он был прав. Жогов испытывал те же самые чувства, а потому поскорее хотел уйти подальше от детского плача, разрывающего душу. Что ни говори, а они уже сполна хлебнули горя в концлагере, и смерть матери для них – это их смерть! Эта мысль не давала покоя Жогову до самого утра. «Прав Суворов, говоря, что без матери они погибнут, – думал он, лёжа на диване, укрывшись шинелью с головой. – У них и без того шансы на то, чтобы выжить, были невелики, а сейчас и подавно их не осталось. Но что же делать? Согласно приказу, смерть родителей не снимает ответственности с детей, и, следовательно, я должен отправить их в Россию… в ГУЛАГ… А там их поджидает… кривая старуха с косой!» – сверлила его мозг эта мысль. И всё-таки что-то необъяснимое витало в воздухе и подсказывало ему, что именно сейчас, использовав случай смерти матери, детей можно спасти. Именно по этой причине у него ёкнуло сердце, когда он услышал о самоубийстве женщины, и именно по этой причине он раньше времени не стал посвящать Суворова в то, о чём говорится в приказе: – «… вина родителей не снимается с детей в случае их смерти…» Но что это за тонкая интуиция, которая оставалась без ответа?

Жогов так и промучился до утра, не сумев найти реальных очертаний того необъяснимого чувства, которое заставило его сердце сбиться с обычного ритма. Утром он с нетерпением ждал коменданта, чтобы посовещаться с ним, но, к его большому удивлению, вместо Суворова пришёл Эрих Крамер, и полковник не сразу понял, чего тот хочет от него.

– Я, старик, ещё не занимался твоим делом, – откровенно и вместе с тем очень устало признался офицер. – У меня не было времени, ты уж извини, но и сейчас мне некогда: сейчас сюда должен прийти комендант, и я как раз поговорю с ним, чтобы он тебя отправил вместе с твоими племянниками. Зайди часа через полтора…

Немец, услышав перевод, замахал руками.

– Я сам от коменданта, – сказал он.

– Так ты уже сам договорился! – облегчённо вздохнул Жогов.

– Нет, я не договорился. Я пришёл вместо коменданта, – пояснил Эрих Крамер. – Он прислал меня на совещание…

– Не понял, – от удивления брови у офицера поползли вверх. – То есть как?!..

– Утром я пришёл на дежурство в котельную и от сменщика услышал, что сегодня ночью произошло здесь, в фильтрационном пункте, – стал антифашист объяснять причину такого поворота событий и свой визит вместо коменданта. – Я тогда попросил сменщика ещё немного поработать, а сам пошёл к Суворову и сказал ему, что у меня есть много друзей- антифашистов, оставшихся без семей, которые с удовольствием взяли бы русских детей себе… разумеется, оформив официальную опеку над ними, – добавил Крамер после короткой паузы. – Ведь у вас, наверное, тоже есть дети, и вы хорошо понимаете, что без семьи и детей жизнь теряет всякий смысл… Я правильно говорю? – нерешительно посмотрел он на офицера.