Волчьи выродки

Такое беззастенчивое высказывание начальника конвоя покоробило Жогова, и он отдал приказ немедленно выдать воду больным, а также женщинам и детям, этапированным в отдельном вагоне. Что касается так называемого «детского» вагона-зака, то там и вовсе царил сущий кошмар, который трудно поддаётся описанию: детский плач грязных и оборванных малолетних заключённых доходил до судорожного исступления, от которого ребёнок уже просто не мог остановиться. Этот «кричащий ад» не только разрывал душу – он её испепелял! И только холодные, обшитые жестью стены вагонов оставались безразличными к детскому крику, а вместе с ними хранили также безразличие и конвоиры, которые, казалось, были сделаны из той же жести. Во многих клетях на полу уже лежали под нижними шконками (полками) трупы детей, не выдержавших таких пыток голодом и жаждой, но и они не могли задеть за живое бессердечные души служителей карательных органов. Да и что там, собственно говоря, можно задеть? Звучит это даже как-то парадоксально – «задеть за живое» – это-то у человека, который ежедневно обрекает на медленную смерть массу людей!.. У таких «индивидуумов» чаще всего и душа, и сердце давно уже погребены заживо в оболочке биологической формы, а сами они представляют собой живые трупы, способные выполнять только функции палачей…

Возвращаясь из детского вагона-зака, Жогов никак не мог поверить в то, что предстало перед его глазами. В его ушах громкой какофонией отдавался детский плач, и он не сразу услышал, как кто-то из клети одного из вагонов выкрикнул его имя. Только после очередного выкрика он понял, что зовут его. Очнувшись, полковник увидел в толпе заключённых, теснящихся у решётки одной из клетей, Эриха Крамера. Немец просил его подойти к нему. Изучая условия содержания заключённых в вагонах-заках, он совсем забыл про старика-антифашиста и что тот тоже едет в этом же эшелоне и сопровождает своих племянников. И то, что Эрих Крамер находится среди заключённых, его очень удивило.

– Как же вы оказались вместе с этапируемыми? – вырвалось у него, когда он вплотную подошёл к решётке, за которой находился немец. – Я же вас снабдил всеми необходимыми документами о неприкосновенности!..

У заключённых, слышавших эту реплику офицера, вырвалась из груди буря эмоций: одни взорвались дружным язвительным смехом, другие стали отпускать едкие шуточки и оскорбления, но ни Жогов, ни тем более Крамер, который не понимал по-русски, на это не обратили никакого внимания. Немец пытался что-то объяснить, но без переводчика его попытки оставались тщетными, и подошедший к нему офицер ровным счётом ничего не понимал. Устав от его попыток и бессмысленных жестикуляций, полковник сходил за переводчицей, и сразу всё стало ясно и понятно.

– Как только я пересёк границу, у меня забрали все документы, – горячо и эмоционально говорил Эрих Крамер, – а самого посадили в клетку к заключённым.

– А как пограничники мотивировали свои действия? – спросил его офицер.

– Никак не мотивировали!.. – с обидой в голосе ответил немец. – Отобрали документы и посадили сюда!.. Как только я им ни объяснял, всё было бесполезно… Выпустите меня отсюда, товарищ офицер!

Жогов отправился к начальнику конвоя за разъяснениями, но информация, которую он услышал от него, явилась полной неожиданностью и озадачила его.

– Этот Эрих Крамер, как вы изволили его назвать, товарищ полковник, под видом родного дяди этапируемых молокососов из «гитлерюгенда» хотел пересечь границу нашего государства. Надо же, придумал причину! Не мог придумать что-нибудь поумнее… – с неприкрытой заносчивостью отвечал начальник конвоя на вопросы полковника. – Если вы не верите мне, то взгляните на его сопроводительные документы, оформленные на него при пограничном контроле службой государственной безопасности. Так что он преступник, и я его не могу выпустить… Вот его папка, – он достал из сейфа папку с «Делом» Эриха Крамера, раскрыл её и показал Жогову. В ней чёрным по белому было записано всё то, о чём он рассказал. Внизу под общим текстом шла приписка от руки: «… выездной суд Брестского НКГБ определил Э. К. срок работ на стройках народного хозяйства в трудовой колонии спецрежима десять лет… и неразборчивая подпись». Официальные документы так не заполнялись не подписывались, и, глядя на «Дело» в папке, полковник сразу понял, что какой-то новоявленный «особист», пришедший только что на службу, решил выслужиться перед начальством, упечужив за решётку ни в чём не повинного человека; либо поленившись как следует выяснить все обстоятельства его пересечения границы, таким образом подстраховался, отправив немца на десять лет каторжных работ в «места не столь отдалённые»… Захлопнув папку, полковник заложил её за спину, крепко держа в руках.