Волчья каторга

Все было понятно: эта не скажет ни слова, поскольку ей все до одного места, которое у каждого свое. Главная для нее беда — что ее милого нет рядом. Все остальное — мелочи…

Воловцов назвал себя, вздохнул и спросил, загодя предвидя ответ:

— Свидетели утверждают, что вы семнадцатого сентября этого года в половине пятого утра провожали из ваших с сестрой меблированных комнат человека, который совершил убийство и ограбление коммивояжера Стасько. Зачем вы это делали? Вы были с ним знакомы прежде?

— Я никого не провожала, — последовал вполне ожидаемый Воловцовым ответ.

— Но свидетель Селищев собственными глазами видел, как вы проводили высокого крепкого мужчину, вашего постояльца, а затем закрыли за ним дверь на крючок… — попробовал возразить Воловцов, совсем не рассчитывая, что это возымеет какое-либо действие. Так и случилось.

— Этот Селищев что-то путает. Он старый и глупый, — спокойно возразила Кира.

— Мне так не показалось, — вспомнил Воловцов про стариково «залезание» на жену через день и его зоркий глаз. — А даже наоборот!

— А это как вам угодно…

— Как его зовут, вы тоже не знаете, — скорее утвердительно, нежели со знаком вопроса произнес Иван Федорович.

— Нет, не знаю, — ответила Кира.

— Да и неважно это для вас, верно?

— Верно! — с вызовом посмотрела на судебного следователя Кира.

— И то, что этот человек, к которому у вас вдруг возникло… чувство, убил человека и завладел его имуществом, вам тоже не важно…

Кира промолчала. Последняя фраза — и Воловцов это видел — совсем не задела ее. То, что человек, похожий на помещика, убийца, было второстепенным, малозначительным фактором, по сравнению с чувствами, которые она к нему испытывала.

Она ничего не скажет. Допрашивать ее — бесполезная трата времени и нервов…

— У меня к вам, сударыня, последний вопрос, — мельком глянул на Киру Воловцов. — Так сказать, не для протокола. Вы, что, правда, надеетесь на то, что с этим человеком вы будете когда-нибудь вместе?

— Да, — твердо произнесла Кира. И добавила: — Когда-нибудь.

— Но этого «когда-нибудь» никогда не будет, — участливо проговорил Иван Федорович.

— Будет, — уверенно кивнула Кира.

— Нет, — не менее уверенно ответил Воловцев. — Этого не будет никогда. Потому что, когда я его поймаю, его отправят обратно туда, откуда он сбежал. На каторгу! И ему уже больше никогда оттуда не выбраться…

— А ты сначала поймай его. — Кира поднялась со стула и насмешливо посмотрела прямо в глаза Воловцову: — Никогда ты его не поймаешь… Все, вопросы закончились?

— Закончились, — ответил Иван Федорович. Он уже был спокоен. Как мрамор…

Допрос Глафиры Малышевой происходил прямо в ее камере. Он начался с того, что Воловцов представился, назвал свою должность и жестко, без всякой подготовки и психологических приемов, известных многим следователям и дознавателям, спросил:

— Кто был этот человек, которого провожала в четыре часа утра после убийства им коммивояжера Стасько ваша сестра?

— Я не знаю, — вздрогнула от железных ноток в голосе судебного следователя Глафира.

— Ага, так все-таки она кого-то провожала, только вы его как бы не знаете? — быстро произнес Иван Федорович, буравя взглядом Малышеву. — А раньше на допросах вы говорили, что она никого не провожала и старику Селищеву все это померещилось.

— Я ничего не знаю, — растерялась Глафира и приготовилась заплакать. Но Воловцов нанес еще один неожиданный удар:

— Мне известно про ваше знакомство с убийцей, гражданка Малышева. Давняя любовная привязанность, не так ли?

— Ничего я не знаю… — Слова эти были сказаны столь неуверенно, что Иван Федорович решил продолжать в том же духе, то бишь брать Глафиру «на пушку», покуда она находилась в явной растерянности. Конечно, такое ведение допроса тоже было одним из приемов, но в данный момент судебный следователь Воловцов, скорее, подчинялся интуиции, нежели каким-то руководствам, инструкциям, техникам и прочим разработанным правилам допросов.

— Вы говорите неправду! — продолжал он наседать на женщину, чуя, что осталось лишь немного дожать, и Глафира расколется. — Если вы не будете помогать следствию, это будет расценено как пособничество и укрывательство преступника, и вы получите лет восемь каторги, не менее. Этот ваш знакомец разве не рассказывал вам, каково живется на каторге? И что там происходит с женщинами? — продолжал блефовать Воловцов и увидел, что попал в самую точку. У женщины потух взгляд, она размякла, плечи опустились: к дальнейшей борьбе Малышева стала абсолютно не готова. А у судебного следователя мысли роились в голове, как пчелы в улье: а что, если этот убивец и правда бывший каторжанин? Или беглый, а по блатной «музыке» — гульный?