Волчья река

Коннор разворачивает ноутбук ко мне, на лице его читается нездоровый интерес. Это сайт о паранормальных явлениях; пост рассказывает о недавней страшной аварии вблизи Вулфхантера – две машины столкнулись лоб в лоб. Похоже, это видел охотник из леса на холме, но к тому времени, как он поймал прием и вызвал копов, а потом спустился вниз к месту аварии… то остовов машин не нашел. И трупов тоже. Следы шин и обломки, валяющиеся на обочине, с тем же успехом могли быть тут уже не первый день. Статья скатывается в обсуждение местной легенды о смертельной аварии в сороковых годах, когда погибло несколько человек, и с тех пор призрачная машина якобы раскатывает по этой дороге.

Странно. Марлин упоминала о «том, что осталось».

– Когда это было?

– На прошлой неделе, – отвечает Коннор. – Но уже много лет ходят истории о призрачной машине, которая ездит по той же самой дороге. Некоторые люди считают, что именно так и пропали те женщины. Может быть, они сели в призрачную машину и она увезла их куда-то…

– Ты серьезно, Коннор? – Ланни презрительно морщится. – Призраки в наши дни? Что, правда?

Я вижу, как ощетинивается мой сын.

– Можно подумать, ты не повторяла три раза «Кровавая Мария» перед зеркалом в полночь!

– Я этого не делала!

– А я видел, что делала!

– Прекратите! – На этот раз я повышаю голос, чтобы перекричать их, и сердито гляжу на них обоих, пока они не отводят взгляд. – Хватит. Спасибо, Коннор. Я не уверена, что эта призрачная машина нам чем-то поможет, но все возможно. И чтоб вы оба…

– Я хочу свой ноутбук обратно, – заявляет Ланни.

– Отлично, забирай. – Коннор фыркает: – Надо бы и тебе заняться чем-нибудь полезным, а то ты только льешь слезы из-за того, что твоя тупая девушка тебя больше не любит.

Лицо моей дочери резко бледнеет, потом так же резко краснеет. Она хватает ноутбук и выскакивает в соседнюю комнату, захлопнув дверь с такой силой, что пол вибрирует. Я поворачиваюсь к сыну.

– Ты считаешь, это было необходимо? – спрашиваю его.

– Но это правда. Она целыми днями хандрит и ведет себя так, как будто, кроме нее, никого на свете и нет. Меня уже тошнит от этого!

– Ты помнишь, что было после того, как она узнала о твоих разговорах с отцом? – спрашиваю я. – Что она сделала?

Коннор отводит глаза:

– Но это другое…

– Никаких «но». Что она сделала, когда обнаружила, что ты пошел встретиться с ним?

Голос его становится тихим.

– Она пошла за мной. Помогла мне спастись. Защитила меня.

– Она сражалась за тебя, малыш. Она – твоя старшая сестра и всегда будет защищать тебя. А ты должен защищать ее. Даже от себя самого, когда ты ею недоволен.

– Она первая начала.

– Сейчас ей больно. Так что прости ее за это, ладно?

Коннор кивает и скрещивает руки на груди. Жест защиты, но я знаю своего сына и вижу: он думает. И сожалеет. Крепко обнимаю его и шепчу ему «спасибо».

– И все равно она глупая, – ворчит он.

– Ей положено иногда быть глупой. Как и тебе. Но сейчас мне нужно, чтобы ты ее поддерживал, понимаешь? Спасибо тебе за то, что нашел все это. Оно нам пригодится. – Я понятия не имею, каким образом это может пригодиться, но собрать побольше сведений о Вулфхантере, вероятно, не помешает. Если Марлин действительно что-то видела – что-то настоящее, – то нам уже есть что искать. – Послушай, я пойду проверю, не надо ли поговорить с Ланни. Хорошо?

Он кивает. Я выжидательно смотрю на Сэма, и тот говорит:

– Знаешь, Коннор, я собираюсь добыть нам обед, и мне пригодится лишняя пара рук. Пойдем, прокатимся.

– Ладно. – Коннор слезает с кровати и идет за ним. Закрывая дверь, Сэм бросает на меня взгляд. Я артикулирую: «Спасибо», – и он кивает. Нам многое нужно обсудить, но его любовь к моим детям для меня бесценна.

Стучу в межкомнатную дверь. Не получив ответа, выхожу наружу и открываю дверь другого номера собственным ключом.

Ланни сердито фыркает и резко поворачивается на бок, спиной ко мне. Я закрываю дверь и спрашиваю ее:

– Ты не хочешь поговорить об этом со мной?

– Зачем? Тебе наплевать.

– Ты знаешь, что это неправда, солнышко.

Она тихо всхлипывает, и я притворяюсь, будто не слышу этого. Мое сердце болит за нее, но в то же время я понимаю, что она должна пройти через это. Нарастить броню, необходимую, чтобы защититься от следующего удара, и следующего…

Когда я ложусь на кровать рядом с ней, она поворачивается и прижимается ко мне, и я глажу ее по волосам и говорю, что все будет хорошо, и Ланни плачет, словно ребенок, разбивший коленку. Наконец она всхлипывает в последний раз, и я спрашиваю:

– Ты разговаривала с Далией сегодня?

– Нет, – говорит она. – Не совсем. Она просто позвонила мне – не по «Скайпу», как обещала, а теперь… теперь она даже не сможет ничего написать мне. Ее мама… ее мама не хочет, чтобы я была рядом с Далией. – С трудом сглатывает. – Это потому, что она не хочет, чтобы Далия была лесбиянкой?

– Не знаю, – говорю я ей. – Может быть. Но, может быть, это не имеет к тебе никакого отношения. Может быть, это из-за меня и этого документального фильма. И если это так, мне очень, очень жаль, Ланни. И я сделаю все, что смогу, чтобы изменить это к лучшему, ладно?