Волчья река

– Странно, ведь вы держите здесь девочку точно такого же возраста, – отвечаю я. – Моя дочь может оказаться полезной, если мы хотим, чтобы Ви действительно поведала о том, что случилось в том доме.

– И вы считаете, что вашей дочери следует это слышать?

Я даже не моргаю.

– Гарантирую вам, детектив, с ней все будет в порядке.

По крайней мере, Фэйруэзер не утруждает себя дальнейшими спорами. Не то чтобы он мог запретить ей доступ, даже если б захотел, потому что как раз в этот момент в коридоре за его спиной появляется Гектор Спаркс. Адвокат одет в рубашку с короткими рукавами, без пиджака, но все равно выглядит так, словно ему жарковато.

– А вот и вы, – говорит Спаркс и умолкает. Я вижу, как он оценивающе смотрит на мою дочь, стоящую позади меня. – Проходите сюда. Время посещения ограничено.

– Чем? – спрашивает Ланни, опередив меня.

– Моими встречами с клиентами, – отвечает Спаркс, и это странно слышать: несомненно, остальные дела, которые он ведет, не могут быть столь же срочными, как дело пятнадцатилетней девушки, которой, возможно, грозит смерть. Но прежде чем я успеваю спросить, он поворачивается и идет прочь. Мы следуем за ним. Детектив Фэйруэзер остается на месте.

– Я поговорю с вами позже, – бросает он мне вслед, и я поднимаю руку, давая понять, что услышала его. Если он попытается позвонить мне на сотовый, то ничего не добьется; мне нужно будет самой позвонить ему. На самом деле так для меня даже предпочтительнее.

Мы идем по длинному прямому коридору к запертым воротам; по левой стороне тянутся кабинеты – голые комнаты без окон, только рабочие столы и шкафчики для каталогов, абсолютно ничего, допускающего хоть какую-то человечность. Даже ни одного календарика с какой-нибудь пушистой игрушкой, ни одной семейной фотографии. Я полагаю, что это логично: создает строгую деловую обстановку и не предполагает никаких личных связей, которые могут возникнуть у персонала – особенно с заключенными.

Но это угнетает.

Подойдя к воротам, мы нажимаем кнопку звукового сигнала и ждем, пока охранник, стоящий по ту сторону двери, пропустит нас. Это похоже на шлюзовую камеру: по ту сторону находятся еще одни ворота, а охранник сидит в будке из пуленепробиваемого стекла. Округ может быть маленьким и бедным, но копы не желают рисковать. Пройдя за вторые ворота, мы видим справа длинный ряд камер. В первой из них я замечаю пожилую женщину в неоново-желтом спортивном костюме, которая лежит на койке лицом к стене и, похоже, спит.

Вера Крокетт находится во второй камере.

Она сидит на узкой откидной койке-кровати, но, увидев нас, медленно поднимается. Смотрит на Гектора Спаркса, потом переводит взгляд на меня. Потом на Ланни, которая стоит чуть дальше от решетки. Не буду лгать: девочка выглядит сломленной. Я узнаю этот взгляд, в котором оцепенение в равных долях смешано с тупым непониманием. Ее темные волосы спутаны и всклокочены, а глаза у нее самого чистого зеленого цвета, какой я когда-либо видела. И в них нет ничего. Я не знаю, во что она впутала нас, и сейчас не рискну даже строить догадки.

Охранник, сопровождавший нас до камеры, говорит:

– Итак, вы все трое, отойдите назад, к дальней стене. Стойте там.

Я с радостью вижу, что Ланни немедленно подчиняется; отстаю на нее на полшага. А вот Гектор Спаркс словно не слышит указаний. Охранник направляется к камере Ви, намереваясь отпереть ее, но останавливается и повторяет сказанное лично адвокату. Спаркс присоединяется к нам у стены.

У меня возникает чувство, что ему, возможно, в первый раз велели это сделать.

– Вот что сейчас будет, – объясняет нам охранник, стоя рядом с камерой Ви. – Я открою ее камеру, надену на заключенную оковы, и мы проследуем впереди вас в допросную комнату. Вы должны постоянно держаться в десяти футах позади меня. За вами наблюдают видеокамеры. Если нарушите правила, то будете немедленно сопровождены наружу.

– Мы понимаем, – говорю я.

– В допросной комнате ее кандалы будут пристегнуты к столу. Вам не разрешается заходить на ту сторону стола, передавать заключенной какие-либо предметы и прикасаться к ней. Мои указания вам понятны?

– Да, – отвечаю я, и моя дочь вторит мне. Спаркс некоторое время колеблется, но в итоге тоже подтверждает согласие.

Мы делаем так, как велено. Я иду первой; не хочу, чтобы Ланни от волнения сделала что-нибудь не то или чтобы Спаркс в своей самоуверенности решил, будто адвокатский статус делает его исключением из правил. Поэтому они идут позади меня, и я старательно слежу за тем, чтобы всю дорогу между пятками охранника и носками моей обуви оставалось не менее десяти футов коридора. Это довольно легко отслеживать, потому что на пол через каждые десять футов нанесены отметки. Охранник останавливается у очередных ворот, и я застываю на месте, чувствуя, как Ланни едва не врезается в меня.

– Эй, милашка, – доносится голос из камеры справа от нас, – ты просто персик сладкий!

Ланни смещается ближе ко мне. В мягком, врастяжечку, южном говоре женщины звучат резкие интонации, и у меня нет сомнений в том, что она обращается к моей дочери.