Волчья сотня

Горецкий сердито посмотрел на него поверх пенсне и открыл было рот для ответа, как вдруг сверху их окликнули. Полковник Кузнецов, полный, рыхловатый, спешил к ним, взмахивая короткими руками.

— Господин полковник, — он запыхался, даже спускаясь по лестнице, — господин полковник, позвольте кое-что уточнить. Коль скоро вы прибегли к моей помощи в деле проверки пятерых офицеров…

— Ну да, я попросил вас передать им якобы секретные пакеты, каждому — свой, — нетерпеливо сказал Горецкий.

— Я позволил себе провести некоторые расследования, — невозмутимо продолжил полковник Кузнецов.

— Что? — изумленно вскричал Горецкий. — Да кто вас, собственно… А впрочем, простите, продолжайте, — опомнился он.

— Я в этом городе представляю военную контрразведку, — проговорил Кузнецов, — прошу не забывать… Так вот, я поинтересовался прошлым всех пятерых офицеров, а также местонахождением их семей, по возможности.

— И что же вам удалось выяснить? — отрывисто спросил Горецкий.

— Послужной список всех пяти чрезвычайно хорош, — с готовностью начал полковник Кузнецов, — кое-что меня насторожило только в одном случае.

Борис прислушался, думая, что Кузнецов расскажет сейчас про странные отлучки полковника Азарова, но тот продолжал:

— Именно есаул Бережной был не вполне благонадежен. По достоверным сведениям, брат его служит у красных, в конной армии Городовикова.

Горецкий поднял глаза на Кузнецова, и в первый раз за этот день Борис увидел в его глазах неподдельный интерес.

— Родной брат? — спросил он.

— Родной, — утвердительно кивнул Кузнецов. — Артемий Бережной.

— Так-так, — протянул Горецкий и вышел на улицу.

— Ну вот, — начал Борис, когда они уже сидели в пролетке, — все сходится, отбросьте ваши сомнения, господин полковник.

— Как раз теперь они усугубились, — тихо ответил Горецкий, покосившись на спину извозчика. — Во-первых, мне не нравится этот сигнал «надежного информатора». Слишком уж своевременно этот сигнал поступил. Только-только мы с вами обнаружили засвеченную бумагу в конверте есаула — и тут же происходит вся эта цепочка событий: слишком неуклюжая акция господ контрразведчиков, самоубийство есаула… слишком все вовремя! И полковник Кузнецов с его откровениями… Как раз вовремя находит брата Бережного, который оказывается у красных. Само по себе это еще ничего не доказывает — сейчас такое время, война всех разметала. Вполне может быть, что один брат у белых, второй — у красных, а третий — вообще у Махно. Меня настораживает этакая своевременность всего. Такое впечатление, что кто-то стоит за этими событиями, кто-то подсовывает нам эту карту — есаула Бережного.

— Но кто — сам полковник Кузнецов? — изумился Борис. — Вы его подозреваете?

— Да нет, — досадливо отмахнулся Горецкий. — Этот — просто туповатый служака, привык делать, что прикажут. Если бы не Гражданская война, он бы дальше штабс-капитана никогда не дослужился. А впрочем, все это только мои догадки на уровне подсознания, без доказательств на одной интуиции далеко не уедешь. Нет никаких доказательств, что Бережному помогли застрелиться! Никто не видел никого постороннего.

— А если все же предатель — он? Ведь брат у красных — это мотив, — напомнил Борис. — И я не могу избавиться от чувства вины. — Борис ближе придвинулся к Горецкому. — Если бы я не проиграл ему «парабеллум»…

— Если бы вы не проиграли ему «парабеллум», он застрелился бы из другого оружия. Неужели вы думаете, что у этого романтического горца при его любви к оружию не нашлось бы из чего застрелиться? Опять-таки если принять версию, что он застрелился. Представьте себя на его месте, вам это будет легче, чем мне: вы его лучше знали. Итак, он настоящий джигит, казачий офицер, видит подбирающихся к своему дому контрразведчиков… Допустим, он чувствует, что господа прибыли по его душу. Что бы он сделал?

— Думаю, что попытался бы бежать, — честно ответил Борис.

— Вот именно! — воскликнул Горецкий. — Исходя из нарисованного вами психологического портрета, я тоже делаю вывод, что Бережной в таком случае попытался бы убежать. Побег мог удасться или не удасться, но попытку он бы сделал. Но вчера у него были все шансы на удачный побег. Среди посетивших этот дом был всего один офицер — штабс-капитан Полуэктов, остальные — из бывших жандармов, ни стрелять как следует не умеют, ни догнать бы Бережного не смогли. Самоубийство для такого абрека — трусость, побег, напротив, нормальный поступок настоящего мужчины, для которого не зазорно украсть оружие или коня, но зазорно купить за деньги. И времени у него было предостаточно, я спрашивал: шли эти «контрразведчики» долго, оружием бряцали, слышно их было далеко. Потом разбудили еврейское семейство, там, где дети, всегда гвалт, особенно у евреев. И вот вместо того чтобы выскочить в окно и уйти, казачий офицер стреляет себе в висок, как влюбленный гимназист! Что за оказия, право слово! — Аркадий Петрович взмахнул руками, отчего пенсне слетело с носа и заболталось на шнурке.

— М-да, меня-то вы почти убедили, но доказательств по-прежнему у вас нет, — протянул Борис.