Волчья сотня

— Сам знаю, — сердито прошипел Горецкий. — Но вот что я сделаю. Во-первых, поинтересуюсь, что это за таинственный информатор. Ведь, судя по всему, портной Блюмкин живет в Ценске достаточно давно, и многие его знают. Тогда кто же мог перепутать его со знаменитым эсером? Во-вторых, выясню у полковника Кузнецова, каким образом он получил достоверные сведения насчет того, что брат Бережного в Красной Армии. Пусть он поточнее определит источник этих сведений, я сам с ним побеседую. А дальше будем действовать по обстоятельствам.

«Я тоже предприму кое-какие действия», — подумал Борис.

Про частые отлучки полковника Азарова он так и не успел рассказать Горецкому. Когда все так удачно разрешилось, когда вчера ночью подозрения пали на есаула Бережного, Борис просто забыл упомянуть о полковнике и о том, как Борис раскрыл его тайну. А по совести говоря, не забыл, а не хотел привлекать внимание Горецкого к Софье Павловне. Но в свете событий сегодняшнего утра все представлялось по-другому. Сын-идиот, разумеется, имел место, но разве не мог Азаров использовать его как прикрытие для других тайных дел?

Глава пятая

«В развернувшейся борьбе есть только два пути: либо с Колчаком и Деникиным — либо с Советской властью, и жить в Советской республике имеет право только тот, кто активно участвует в борьбе с интервентами и белогвардейцами, всемерно помогает Красной Армии».

В. Ленин. Известия ЦК РКП(б), 1919

На окраине Ценска возле колодца терские казаки из корпуса генерала Шкуро[4] поили лошадей. Они по очереди поднимали воду ведрами, наливали ее в большую деревянную колоду и подводили к ней фыркающих, нервно переступающих лошадей. Дело это было долгое, и дожидающиеся своей очереди казаки сидели в сторонке, покуривая и лениво переговариваясь.

Саенко подошел к этому казацкому клубу и, вежливо откашлявшись, поздоровался:

— Здорово, земляки!

— Хохол казаку не земляк, — грубо ответил средних лет казак с большим, сильно смахивающим на красную картофелину носом.

— Прощения просим, господа казаки! — ничуть не обиделся Саенко. — А вот туточки у меня есть одна вещь, так, может, господа казаки подмогнут с ней разобраться, какого она сорту и не может ли от нее быть вреда христианской душе? — С этими словами хохол хитро ухмыльнулся и вытащил из-за пазухи большой, довоенного образца штоф казенной водки.

Казаки при виде такой невиданной редкости — в России лет уж пять, как был введен «сухой закон», и казенной водки было не достать ни при каких обстоятельствах, так что приходилось довольствоваться самогоном — невероятно оживились и забыли о своем недоброжелательном отношении к великому украинскому народу. Тот же грубый красноносый казак, маленькие глаза которого при виде штофа зажглись огнем, как угольки, какими он раскуривал свою любимую короткую трубочку, подвинулся на бревне, давая Саенко место рядом с собой, и проговорил голосом куда более гостеприимным, чем прежде:

— Христианской душе вреда не может случиться ни от какой соответствующей вещи, а эта вещь и вообще самого знатного сорту, сейчас по ней видно. Только надобно, земляк, опробовать эту вещь на вкус — тогда уж мы точно сможем все про нее сказать. Так что садись рядом и откупоривай.

Решительное и лаконичное предложение красноносого философа было немедленно приведено в исполнение. Штоф откупорили и пустили по кругу.

Саенко сразу же сделался лучшим другом всего казацкого сословия. Его наперебой угощали табачком, подносили огонь к короткой, вполне казацкого вида трубочке и вообще провозгласили единодушно, что еще самая малость — и был бы он, Саенко, самый что ни на есть настоящий казак. Этот лестный приговор как нельзя более воодушевил Саенко, и он в подтверждение его справедливости сообщил благожелательным слушателям, что в молодые свои годы, покинув родные места с чумаками, добрался аж до самого терского края и прожил целый год в станице Кудебской.

— Так что, считай, я вам что ни на есть земляк!

— Земляк, земляк! — добродушно согласились казаки. — В Кудебской, говоришь? Вон Михеев тоже из Кудебской! Эй, Михеев, подойди до нас, тут земляк твой нашелся!

Михеев, молодой довольно казак с густыми сросшимися бровями и обвислыми длинными усами, поил в это время свою лошадь. Услышав про земляка, он с большой готовностью поручил своего коня однополчанину и степенно подошел к беседующим на бревнах. Саенко в качестве первого и наиболее убедительного аргумента протянул Михееву штоф, в котором еще изрядно плескалось. Михеев уважительно приложился к бутылке и, сильно потеплев лицом, обратился к новому земляку:

— Неужто ты, братец, из Кудебской? Чтой-то я тебя в личность не припоминаю. Да и вообще ты вроде бы не казак…