Волчья сотня

Комнатка была маленькая, с голыми стенами, когда-то крашенными серой краской. Теперь краска местами облезла, местами размылась, так что выглядывали старые доски. Сквозь мутное зарешеченное окошко света попадало немного. Из мебели в комнате находились грубый дощатый стол и два стула. Стол освещала настольная лампа на красивой бронзовой подставке в виде трех граций, с зеленым абажуром. Лампу явно реквизировали из ближайшего богатого дома. Человек, которого называли Черкизом, сидел за столом и что-то писал. Он кивнул Борису на стул, не поднимая головы. Борис сел и вспомнил, как его несколько месяцев назад допрашивал в феодосийской контрразведке недоброй памяти штабс-капитан Карнович.

«Интересно, здесь, в ЧК, у них бьют или только расстреливают?» — подумал он.

— Итак, — сидевший напротив человек поднял голову и в упор посмотрел на Бориса, — я облегчу вам задачу. Передо мной вам не нужно лгать и изворачиваться, я все равно вам не поверю. Даже если бы у вас были самые что ни на есть надежные документы и не было следа споротых погон, все равно сразу ясно, что вы — белый офицер.

«Скажите, какой умный нашелся! — издевательски подумал Борис. — Про то, что я офицер, даже неграмотный Кособродов догадался, даже этот паршивец Миколка, тут семи пядей во лбу иметь не надо!»

Вслух он, естественно, ничего не сказал, а только подвигал руками, которые сильно онемели от туго завязанных веревок.

— Давайте с вами, господин офицер, спокойно побеседуем.

— Посадили бы, что ли, скорее в камеру да руки развязали, — ворчливо ответил Борис, — а дружеской беседы, господин комиссар, у нас с вами не получится, потому что вы, вон, револьверчиком поигрываете, а у меня руки связаны. И потом вы меня спрашивать будете, а сами про себя ничего не расскажете.

— Гордиенко! — крикнул Черкиз в коридор.

Вошел тот самый красноармеец, что привел Бориса, и по приказу Черкиза перепилил ему штыком веревку на руках. Борис потер кисти, стараясь быстрее восстановить кровообращение.

— Вы удовлетворены? Так я вам могу представиться: начальник специального отдела ЧК при Особом краснознаменном отряде…

— Имени героя Гражданской войны товарища Бакунина, — издевательски продолжил Борис.

Ему было тошно от мягкого тона Черкиза. Лучше бы орал да запугивал. Голова болела меньше, но все тело было чугунным.

— Напрасно вы так агрессивно настроены, я бы мог вам помочь, облегчить вашу участь, — по-прежнему мягко проговорил Черкиз, — я могу дать гарантии…

«Врешь ты все, сволочь, — лениво подумал Борис, — если бы ты меня отпустить хотел, ты бы не стал говорить, кто ты есть. А так, все равно меня в расход пустят, так можно пооткровенничать».

Черкиз достал пачку папирос, подвинул Борису пепельницу.

— Ну-с, и как же вы здесь очутились? — как ни в чем не бывало продолжал он допрос. — И скажите мне, как же вас называть?

— Петров, — брякнул Борис первую пришедшую на ум фамилию, — Петров Андрей Борисович. Больше ни на какие ваши вопросы отвечать не буду.

— Будете, ваше благородие, будете. Как миленький запоете, — процедил Черкиз.

Глаза его сузились, тонкие пальцы сжались в кулак.

«На черта я ему сдался? — сердито думал Борис. — Если узнать про дислокацию войск да про планы отряда, так это командиру интересно, а этот сидит тут, на психологию давит, с подходцем разговаривает… Все равно конец-то один. Хватить его, что ли, напоследок вот этой пепельницей? На вид тяжелая, фунта два с лишком в ней будет…»

Как бы прочитав его мысли, Черкиз отодвинул от Бориса пепельницу и посмотрел подозрительно. Борис решил подождать, что будет дальше, а пока постараться отдохнуть. За окном пошел сильный дождь. Потоки воды попадали в щели рамы и скапливались на пыльном подоконнике.

— Что вы от меня хотите? — спросил Борис резко.

— Всегда полезно изучить врага не в бою, а в спокойной, так сказать, обстановке, — улыбнулся Черкиз.

И хоть зубы у него были ровные, но глаза из-за улыбки превращались в щелочки, отчего лицо приобретало какое-то иезуитское выражение. Определенно, этот человек не вызывал у Бориса симпатии.

— Насколько я знаю, сотрудники ЧК непосредственно в бою не участвуют, — заметил он.

— В общем, да, — признал Черкиз. — Наша функция заключается в том, чтобы определить, является ли данный арестованный индивидуум врагом революции.

— Так что вам в моем случае неясно? — спросил Борис. — Вы же сами сказали, что сразу определили во мне врага.

— Я сказал, что сразу определил в вас белого офицера, — возразил Черкиз.

— Одно подразумевает другое, — отмахнулся Борис.

— Не всегда, — вкрадчиво заговорил Черкиз, — не всегда. И моя задача заключается в том, чтобы убедить вас, что революция — это неизбежно. И что революция в сути своей прекрасна, да-да, прекрасна, несмотря на смерть, голод, разруху…

«То ли он сам полный идиот, то ли меня за дурака держит», — в каком-то даже удивлении подумал Борис.