– Мне нечего напоминать вам, тетушка, – начала она, – что на прошлой, неделе было четыре сходки в клубе якобинцев – и все мы пришли к мнению, что революция подвигается слишком медленно, так медленно, что грозит остановиться вовсе. Вам, дочерям народа, хорошо известно все это. Мы ничего не скрываем от вас: мы вполне доверяемся вам; мы говорим вам обо всем, что случается, и вы сами по себе должны были прийти к тому же мнению.
– Вот, что и я говорю! – воскликнула торговка. – Мы сложили весла и думаем, что рыба сама поплывет к нам в сети. На что же это похоже! Мы нисколько не ближе к Версалю, чем были месяц тому назад, и «хлебопёк» нисколько не ближе к Парижу! Мы все шутки шутим. Я давно об этом думаю. Мне наскучило это. Надо двигаться и двигаться постоянно, как земля движется! Виновата, сударыня, я слушаю, продолжайте.
– Наступает реакция, тетушка; я давно видела, что она приближается; обратное течение, если мы не остановим его, затопит всех нас. Я, со своей стороны, вовсе не желаю тонуть. Напротив, я надеюсь вынырнуть на самую поверхность. Народу закрывают глаза; его обманывают, задабривают. Вы, я и другие, напротив, обязаны наставить его на путь истины.
– Как же это так? Ведь народ никогда не ошибается. Так учили нас, так и мы учим других. Хотя, сказать правду, народу приходят иногда странные фантазии – точно различные течения в Сене! Маленький наклон, смотришь, они текут уже к противоположному берегу; опять неровность – повернули назад, и, несмотря на это, в конце концов, все-таки продолжают катиться к морю! Несколько дней тому назад, народ сделал такую встречу австриячке, когда она ехала в оперу, точно это были вы или я. Да некоторые из моих товарок даже здесь, в этом квартале, клянутся, что она вовсе не такая дурная женщина.
– Что может быть хуже!
– Они говорят, что она, по крайней мере, любит своих детей и мужа. Ведь не ее вина, если она родилась принцессой, а только – ее несчастье. Положим, это все равно. Надо расплачиваться и за несчастья. Но я сама думаю, что австриячка – хорошая мать и хорошая жена!
– Хорошая жена! Ба! Вас не трудно обмануть, тетушка. А между тем никто лучше вас не отличит запах испорченной рыбы на рынке. Неужели вы не можете распознать пятна на репутации женщины, потому только, что она королева? Я думаю, что у вас более тонкое чутье, тетушка Красная Шапка!
– В таком месте как здесь, сударыня, притупится всякое обоняние. Но не в том дело. Я повторяю только то, что слышала. Ведь вы знаете наших рыбачек – у них, что на уме, то и на языке.
– А вы знаете меня. У меня, что на языке, то и на уме! Я клянусь вам, что австриячка – легкомысленная, ветреная, дурная женщина. Мало того, распутная, интриганка. Хотите вы знать, зачем она поехала в оперу в наемной карете, как простая смертная?
– Чтобы развлечься, надо полагать. Тоже ведь и им надо развлекаться, как и всем прочим, даром, что они ходят каждый день в атласе и бархате и едят на серебре? Я и сама была раз в опере, все для того же.
– И вы верно отправились туда, чтобы встретиться со своим обожателем? Клянусь честью, тетушка, у него был недурной вкус.
Старуха разразилась грубым смехом, самодовольно подмигивая Волчице и, очевидно, очень польщенная ее предположением.
– Мало ли что бывало! – отвечала она. – Но не обо мне теперь речь. Ведь я не австрийская эрцгерцогиня и не королева Франции, хоть и неизвестно, кем я могу быть, когда народ возьмет верх.
– По крайней мере, тетушка, когда выбудете королевой, вы будете, вероятно, больше уважать приличия и не станете выставлять свой позор напоказ всему свету, как сделала, не краснея, ее величество, несколько дней тому назад!
– Как? Разве уж дошло до этого?
– Слушайте! Я расскажу вам, все как было! Я прекрасно знаю всю историю, потому что сама была там. Королева остановила посреди улицы свою парадную карету, отпустила конвой и приехала на маскарад в наемной карете. Нечего и говорить, что она была под маской.
– На маскарад! Вот никогда в жизни не была на маскараде! А должно быть забавно. Но как же вы могли узнать ее, если она была в маске?
Волчица улыбнулась.
– Как? – повторила она. – По тысяче мелких признаков. Ее рост, ее фигура, ее походка! Немного женщин во Франции могут пройти по комнате, как Мария-Антуанетта! Наконец, по ее платью и украшениям.
– А как она была одета? – с живостью спросила старуха. – В черном атласе, с жемчугом на голове?
– Нет, уж это будет ваш наряд, когда вас сделают королевой. Она была в белом атласе, с бриллиантами. Не я одна видела ее. Сотни других обратили на нее внимание. Во всем обществе не было другой такой красивой женщины, как она. Мужчины просто не сводили с нее глаз. А она – королева Франции, мать семейства – она видела только одного…
– Ах, негодяй! Аристократишка! А должно быть красив каналья, если заслужил такое явное предпочтение?
– Он не оставлял ее ни на минуту, вместе с ней вмешивался в толпу, шептался с ней среди танцев. И, наконец, провел с ней четверть часа наедине, в отдельной ложе.