Волчица и Охотник

– Тебе ещё никогда не удавалось превзойти меня.

– Я никогда и не пытался по-настоящему, – говорит Гашпар, и на миг я замечаю, как его губы тоже чуть дрогнули в оскале. – На этот раз я не стану сдерживаться.

Нандор прорычал молитву, и в его здоровой руке оживает меч, сверкающий, как монета, и яркий, как золото. Когда их клинки встречаются – пламя против стали, – раздаётся гулкий звук, эхом отдающийся где-то глубоко в моей груди. Их боевой танец слишком быстр, чтобы я успевала уследить за ними, – совсем не похож на их предыдущую забаву с деревянными мечами. Всё игривое лукавство в глазах Нандора растворилось.

– И почему же ты думаешь, что жители Ригорзага примут тебя, как своего короля? – сплёвывает Нандор, когда его клинок устремляется к левому плечу Гашпара. – Изувеченный полукровка, осквернённый чужой кровью своей матери и отравленный своей любовью к волчице. Стоит ли удивляться, почему отец отказался передать тебе корону?

Я не ожидаю, что Гашпар отреагирует на его насмешки, но меня саму охватывает ярость, и я поднимаюсь на колени.

– Корона всегда была моей, – ровно отвечает Гашпар между вдохами. – У меня просто не хватало сил, чтобы забрать её.

– Сил? – Нандор хохочет. – У тебя были лучшие наставники в королевстве, и вся доброта отца…

– Доброта до тех пор, пока он не вырвал мне глаз, – осекает Гашпар, но его голос по-прежнему размеренный, в отличие от голоса Нандора. И движения его клинка так же размеренны и тверды. – Доброта до тех пор, пока он не изгнал меня к Охотникам.

– Тот день, когда он вырвал тебе глаз, стал самым счастливым в моей жизни, – говорит Нандор, и его лицо блестит от пота, словно украшенное драгоценными камнями. – Я хорошо его помню. Я вернулся из часовни с Иршеком, и был полон бездумного детского рвения, жаждал показать отцу какой-нибудь новый приём фехтования на мечах. Но когда я подошёл к нему в коридоре, он прошёл прямо мимо меня и отвёл тебя в зал. Я был таким слабаком, что сидел за дверями и плакал от его пренебрежения, пока не увидел, как тебя выволокли, а по твоему лицу текла кровь. Такого ликования я не испытывал прежде никогда.

Рассказ Нандора заставляет меня ощетиниться от гнева. Вижу, как кровь со спины пропитывает доломан Гашпара, как раны от ударов плетью открываются снова и снова с каждым движением его плеч, с каждым прыжком и выпадом. Медленно, с болью во рту, я поднимаюсь на ноги и, хромая, подхожу к своему отброшенному луку и колчану. Окровавленные пальцы сжимают плечи лука.

– Тебя всю жизнь обманывали. – Гашпар наносит Нандору серию быстрых ударов, отбрасывая его на несколько шагов назад. Левая рука Нандора, изуродованная моей магией, болтается между ними, словно флаг поражения. – Тебя кроили, чтобы ты соответствовал какой-то ложной святости…

– Ложной? – В оранжевых отблесках меча Гашпара глаза Нандора горят так, словно в них плещется пламя. – Ты видел, какая у меня сила. Настоящая сила, по праву которой я получил корону. По какому праву ты претендуешь на престол Ригорзага?

– По праву рождения, – отвечает Гашпар. – По праву крови.

Своим пылающим мечом он наносит удар по клинку Нандора с такой силой, что выбивает из руки. Меч скользит по двору, стуча по брусчатке, и замирает у подножия статуи Святого Иштвана.

Ошеломление стекает по лицу Нандора медленными горькими каплями, словно струйки тающего снега. Краска сходит с лица, и челюсть отвисает. На мгновение кажется невероятным, что я когда-либо считала его красивым. Он похож на речного карпа, бледного, с распоротым брюхом.

– Мэйкхал, – произносит Гашпар, и пламя его клинка гаснет. Он опускает меч и направляется к Нандору, который отступил почти к самому барбакану.

– Брат… – начинает Нандор и, открыв ладони, поднимает руки над головой. Когда Гашпар подходит к нему, его руки подняты, а сам он съёживается. – Я молю тебя, прояви милосердие…

– Я не хочу убивать тебя, – говорит Гашпар. Его лицо твердо, а острие раскалённого меча застыло всего в паре дюймов от горла Нандора. – Не стоит очернять душу – ни свою, ни мою. Если ты сдашься, отзовёшь своих Охотников и покаешься в своих грехах жестокости и отцеубийства, я сделаю тебе то же предложение, которое ты сделал мне: жить в изгнании, в Фолькстате, и никогда больше не поднимать оружие против Ригорзага.

Когда тишина окутывает двор, меня пронзает воспоминание. Мы стоим в шатре Койетана, нож вождя холодит мой язык. Гашпар и тогда очень хотел пощадить его, несмотря на всё его ужасное предательство. Теперь я понимаю, что не только обет Охотника остановил клинок Гашпара. Это был его личный обет, созвездие, сотканное из сотни звёздных добродетелей и уроков, и он следовал по этому созвездию, как капитан корабля, прокладывающий курс по чёрным водам моря. Эти звёзды были почерпнуты из древних фолиантов дворцовых архивов, из рассказов его кормилицы, из мерзанских пословиц, которые мать нашёптывала ему, целуя его волосы. Из лекций Иршека и целой когорты его наставников, даже от жестокого и непостоянного отца.