Волчица и пряности. Том IV

— Мы нуждаемся не только в деньгах. Теперь нельзя есть хлеб нынешнего урожая. Надо заплатить и за покупку нового зерна…

— Так бросить собакам зерна и посмотреть, отравятся или нет. Можно ведь так?

В крайнем случае можно прибегнуть и к такому способу. Но здесь встала бы другая задача: сумеют ли люди дожить до урожая следующего года, питаясь хлебом, который, возможно, испечён из отравленной ржи? Вряд ли.

— Вино Кепаса невидимо глазу. Кроме того, положим, горсть муки из мешка оказалась без отравы, но про вторую горсть такого не скажешь.

Даже если Холо под силу отличить здоровую рожь от заражённой, убедить людей в том, что она на это способна, невозможно. Предположим, они отберут неотравленную муку и испекут булку, но как докажешь, что следующую испечённую булку можно есть, не рискуя отравиться?

— Как ни посмотри, а ведь всё подстроено людьми Энберга. Однако почему же мы не можем вывести их на чистую воду? Где же это видано, чтобы верили тому, кто первым соврал? — проронила Эльза, держась за лоб.

В торговле такое не редкость — Лоуренс не раз становился свидетелем безобразных тяжб, в которых побеждал тот, кто первым успел выразить недовольство. Говорят, Бог показал людям, что есть правда, но не научил доказывать правду. Эльза, наверное, сама не своя от бессилия и отчаяния.

— Но наше уныние ничего не изменит, — указал Лоуренс, и Эльза кивнула, всё ещё держась за лоб, а зачем подняла голову:

— Вы правы. Мне бы за это… только попало от батюшки… отца Франца…

— Эльза!

Казалось, ноги перестали держать девушку, и она рухнула бы на пол, если бы Эван, стоявший рядом, не подхватил её.

Эльза выглядела измождённой, Лоуренс отметил её отсутствующий взгляд под полуприкрытыми веками и понял, что за лоб она держалась из-за малокровия.

— Позовём Ирму.

Эван кивнул в ответ, отодвинул с дороги стул и уложил Эльзу на пол.

Девушка теряла сознание и раньше, когда Лоуренс с Холо попытались загнать её в угол. Глава церкви с молельным залом, пустующим весь день, подобна богу, у которого нет почитателей. Живёт без взносов и подношений прихожан, рядом только молодой мельник. Не надо много ума, чтобы понять и во всей красе представить печальную картину, как они делят на двоих кусок хлеба.

Завидев Лоуренса на пороге молельного зала, Ирма тут же поднялась со стула.

— Эльза упала в обморок.

— Опять? Малокровие, не иначе. Я же знаю, какая она упрямая.

Ирма пронеслась мимо, оттолкнув Лоуренса с дороги, спустя мгновение выросла на пороге с Эльзой на руках и тут же зашагала к гостиной.

Следом появился Эван с подсвечником в руке, мрачный, как никогда.

— Господин Лоуренс…

— Да?

— Что… будет с нами? — спросил парень безжизненным голосом, не отводя взгляда от гостиной.

За пару мгновений он изменился до неузнаваемости: видно, испугался, когда Эльза упала в обморок.

«Нет, — тут же мысленно поправил себя Лоуренс, — именно перед Эльзой Эван старается оставаться спокойным». Сама девушка, образец невозмутимости, бросилась искать утешения у парня, стоило Лоуренсу отойти. Тот, в ком ищут утешения, не посмеет показать слабость, но Эван был не железный.

— Эльза твердит, что всё не так, но я-то знаю: в деревне считают, что мы с тобой во всём виноваты. Правда ведь?

Эван смотрел в сторону, и Лоуренс, так же не глядя на него, ответил:

— Правда.

Послышался судорожный вздох.

— Всё-таки правда…

На лице Эвана отразилось чувство, похожее на облегчение. Лоуренс догадался, что это выражение смирения. Вдруг парень взглянул на него:

— Но… Скажи, а тогда ты правду сказал?

— Сказал когда?

— Я вас подслушал… И вы говорили, что можно сбежать.

— Ах, это. Да, можно.

Эван бросил взгляд в сторону гостиной, а потом быстро придвинулся к Лоуренсу:

— Эльзе тоже?

— Да.

Взгляд Эвана выдавал в нём человека, который примирился с косыми взглядами и недоверием к себе, но так и не научился платить людям той же монетой. Через сомнение в возможность побега проглядывало желание положиться на Лоуренса.

— Если сбежим только мы вдвоём, то тебя и Эльзу обвинят во всех бедах. И мне пришла в голову своевольная мысль: почему бы не захватить вас с собой?

— Почему же своевольная? Уж я-то здесь умирать не хочу. И Эльзу бросать на смерть не желаю. Хотел бы сбежать, если можно. Да и Эльза сама…

Эван вдруг как-то съёжился, вытер глаза рукавом и продолжил:

— …не прочь уйти отсюда. В деревне все наперебой твердят, что по гроб жизни обязаны отцу Францу, но хоть раз бы поблагодарили по-настоящему. Проповеди его и слушать не хотели, своему древнему богу делали богатые подношения, а церкви и куска хлеба пожертвовать не могут. Если бы не староста Сэм и госпожа Ирма, мы бы давно умерли от голода.

То было тяжёлое, выстраданное признание, но Эвану, казалось, всё не хватало: несколько раз он открывал рот, чтобы добавить, но мысль будто опережала речь, и нужные слова не приходили.

Тут вмешалась Ирма, вышедшая из зала:

— В большом мире жизнь тоже не сахар.

Уперев руки в бока, Ирма сказала со вздохом:

— Уж сколько раз твердила ей, что всё лучше, чем в этой деревне, да вот…

— Госпожа Ирма, вы ведь долго странствовали?