Волчонок

С этим "Ястребом" мы стали пересекаться чуть ли не постоянно: он, то прятался за деревьями возле особо щедрых на ягоды полян, то бродил, ссутулившись по чащобе. Кружа между стволов и поваленных деревьев, лендовец пристально изучал следы, и хотя большинство из обнаруженных им примет лишь путало его, сбивая с толку, одноглазый отличался истинно "Ястребиным" упорством и не бросал своей затеи изловить меня. Вскоре его чёрно-серая, грубо заштопанная на левом плече, куртка стала тем, что я всегда в первую очередь высматривал среди деревьев и кустарника перед тем, как выйти на лесные прогалины или приблизиться к ручью. А вот товарищу лендовца было не до меня: он по-прежнему оставался в малиннике, став почти беспомощным из-за распухшей, точно колода, ноги, и жил лишь тем, что постоянно вываривал на огне ягоды и мелко посечённые листья малины, нещадно гоняя одноглазого за очередной порцией воды. Тот же, иногда по пол-дня терпя причуды больного, после нескольких ходок всё же не выдержал и начинал клекотать, словно настоящий ястреб-тетеревятник:

-У "Белых" ты бы уже не скулил, а встал на ноги: хоть на две, хоть на одну, хоть на карачки, но встал бы! Велд таким как ты слизнякам залёживаться не даёт!

Тем не менее, как бы одноглазый не ругался, своего раненного товарища он надолго не оставлял и всё равно выполнял все его просьбы.

... А ещё через несколько дней после их особо сильной перебранки я обнаружил своего преследователя у неглубокого овражка неподвижным и уже оцепенелым: он сидел, вжавшись спиною и затылком в шершавый ствол, а его скрюченные пальцы застыли на разорванном у горла высоком воротнике куртки. Лесные муравьи набились в пустую глазницу лендовца и теперь шевелились в ней, точно живая плесень, а их собратья деловито сновали по всему телу "Ястреба", то и дело, выползая из его перекошенного жуткой судорогой рта. Такое потемневшее, искажённое безумным ужасом лицо с почти выкатившимся из своей орбиты остекленелым глазом, я, уже успевший навидаться за свою жизнь множество самых разных смертей, увидел впервые. А потому, когда справа от меня едва слышно хрустнула потревоженная кем-то ветка, а между стволов на доли мгновенья стала различима, словно порождённая зелёным лесным сумраком тень, я бросился наутёк и ещё долго заметал и путал следы, уходя от неведомой угрозы. Лендовец явно умер не от ран, а от чего-то, куда более зловещего, и хуже всего было то, что эта необъяснимая жуть угнездилась совсем неподалёку от меня!

После такой находки мне, по здравому размышлению, следовало как можно скорее оставить оказавшиеся столь негостеприимными леса, но вместо этого я ушёл ещё глубже в чащу, став выбирать себе для обитания самые дикие и глухие уголки. Скрываясь среди замшелых буреломов и выбираясь на промыслы лишь на заре и закате, я проводил дни и ночи в покинутом волками логове, всегда возвращаясь к своему убежищу разными путями. Покидать, пусть и оказавшиеся недобрыми, чащи, мне по-прежнему не особо хотелось, несмотря даже на то, что Демер, в конце концов, успокоился и покинул Оркан, махнув на меня рукой -- его окликов я не слышал уже несколько дней кряду. Но это, столь желанное, затишье почему-то разбудило во мне смутную тревогу и подозрение, что князь, на самом деле, всё ещё вычисляет меня, готовя западню где-нибудь у кромки леса или неподалёку от заброшенного тракта! А потому я вновь и вновь переносил время своего ухода из пущи, тем более, что дни по-прежнему стояли тёплые, грозы были не частыми, а само лето оказалось щедрым на ягоды, так что, в случае неудач с силками, я всегда знал чем приглушить голод...

Замерев у входа в своё убежище, я ещё раз внимательно осмотрелся по сторонам и достал бережно хранимый мною рисунок. Прошептав:

- Скоро свидимся, отцы! -- я нырнул в хорошо замаскированный лаз, не забыв при этом бросить ещё один взгляд на почти неразличимого в вечерних сумерках волка. День опять выдался утомительно жарким: свернувшись калачиком на сухой лиственной подстилке,я почти сразу же задремал. Мне даже успел привидеться вновь старательно обучающий меня грамоте Брунсвик, когда приближающаяся конская поступь мгновенно прогнала мой сон. Приподняв голову, я насторожился, внимательно вслушиваясь в доносящиеся до меня звуки. Усталый шаг коня постепенно становился всё более чётким и ясным, а когда приблизился вплотную, кто-то спрыгнул с заморенной лошади и стал, судя по треску ломаемых веток и тихой возне, устраиваться на ночлег как раз подле входа в логово!