Волею императрицы

Сильвестр получил это послание Ольги на хуторе её отца, где он жил, ожидая её ответа. Письмо её было передано Сильвестру сержантом, отцом Ольги; отец не знал содержания этих писем, но грустно смотрел на пакеты, уверенный, что ничего радостного для него из этой переписки не последует. Сильвестр простился с ним и в ночь отправился с хутора в дорогу. Он шёл пешком всю ночь, с тоскою на сердце, следя за звёздами, которые совершали путь свой, поднимались в небе и снова спускались, закатываясь за горизонт. Он старался успокоить свою совесть мыслью, что у Ольги не было раскаяния в принесённой жертве и на душе её светло и тихо, как на раскинувшемся над ним своде небесном, освещённом славою созданных Господом миров! Ходьба утомила его, к утру похолодало, и он просил пустить его отдохнуть в первой попавшейся избе. На следующий день он продолжал своё путешествие, исполненное всяких трудностей и лишений, направляясь по дороге в Москву, где целью его было пристроиться преподавателем при Заиконо-Спасской академии.

Таковы были письма, переданные Стефаном Яковлевым, и он не узнал о том, что происходило вследствие этих писем. С тех пор прошло несколько лет, которые он счастливо прожил в Петербурге, играя уже в публичном театре, учреждённом там. На сцене публичного театра начинали появляться актрисы, и женские роли не все уже исполнялись мужчинами, как это делалось прежде. Стефан убеждал жену свою, Малашу, поступить на сцену; это удалось ему после долгих упорных трудов. Ей трудно было выучиться читать, и особенно читать роли переписанные; поэтому Яковлев всегда должен был помогать ей учить роли; наконец он был вознаграждён её удачною игрою в некоторых ролях. Но не более года пробыла на сцене жена Яковлева. Было ли это влияние климата или возбуждённое состояние нервов вследствие разнообразных перемен в её жизни и умственной работы на сцене, — только у неё возвратились болезненные припадки страха и слабости. Она впадала в такое состояние иногда на целые недели и должна была оставить сцену. Яковлев перешёл на Московский театр, недавно открытый под управлением Сумарокова, который и принял его охотно. В Москве Стефан Яковлев надеялся при лучшем климате и покойной жизни восстановить здоровье жены. Не без сожаления покинул он Петербург, где получил окончательное образование и где упрочилась за ним слава артиста; жаль было покинуть знакомых, дом Ломоносова и учеников академии, с которым делился умственными интересами. Ломоносова он считал образцом хорошего человека и деятельного учёного, который работал в разнообразных сферах науки и вёл борьбу за просвещение русского человека. Уже появилась его грамматика, статьи по русской истории и по изучению естественных наук. Он вырабатывал и шлифовал русскую речь по знакомым образцам языков древних и по образцам народных былин. Появились уже новые писатели и новые пьесы для сцены, и стихи Сумарокова уже казались тяжелы, речь его неясна сравнительно с новейшей конструкцией речи молодых талантов, только что появлявшихся. Оглядываясь назад и сравнивая, Стефан Яковлев видел с отрадным чувством, как преобразовывалась родина: открывались театры, гимназии и университет. Зарождалась новая жизнь и возможность образования.

После переезда в Москву жена Стефана поздоровела на время, но вслед за тем болезнь её усилилась. Она признавалась Стефану, что век не простит себе, что поступила на сцену, что все считают за грех переряживаться и представлять из себя Бог знает какие лица! «Грех и тебе быть актёром, — говорила она, — и не погибла бы ещё душа твоя от такого занятия!» Стефан не мог победить в ней предрассудков, тем более что это было общее народное воззрение в то время! Всё это мучило и тревожило её сильнее под влиянием болезни. У неё начались галлюцинации; она то защищалась против людей, бросавших её в Волгу, то видела она скачущих башкир или прогоняла калмыка, дарившего ей отрубленное ухо первого её мужа. Она видимо таяла, болезнь длилась недолго, и через несколько недель её не стало! Яковлев потерял в ней всё, что называл своим, единственное родное ему лицо, вполне любившее его! Он чувствовал себя осиротелым и разбитым и начал охладевать к театру.

Между тем наступал конец знаменательного 1761 года, принёсший много бед России. Продолжительная война с Пруссиею томила общество. Блистательные победы сменились необъяснимыми неудачами: носились слухи, что Фридрих Великий умел составить себе дружескую партию в России, и под влиянием её остановились русские войска и отступали после всех побед! Всё это подкашивало здоровье императрицы Елизаветы, и без того изменявшее ей. Приняты были новые меры для поправления дел: последовала перемена фельдмаршалов, отозван был Апраксин, возникли процессы вследствие подозрения в покровительстве королю прусскому, и удалён был от двора всесильный до того времени канцлер Бестужев. Нельзя было вознаградить понесённые потери в войсках и денежных тратах, но слава русского оружия снова поднялась.