— Ты будешь меня слушать, и я скажу тебе все, что считаю нужным! Ты сидишь в своем номере и понятия не имеешь, что происходит снаружи! Как только ты высунешь нос, все будут показывать на тебя пальцем!
— Да ну? И кто в этом виноват? Не тот ли кретин, который вчера поднял вой в лобби?
— Или та овца, которая легла под первого подвернувшегося фраера? А сегодня произошло еще кое-что! Ты забыла, что у твоего хахаля вообще-то есть девушка? Сегодня она показала ему, что она о нем думает! И тоже при всех. Она просто вывернула ему на голову тарелку каши! (Рене ахнула) Как ты думаешь, как тебя встретят, если ты вылезешь из номера?
— Мне плевать на сплетни! Пусть болтают и завидуют!
— Мне не плевать! — заорал Артур, вываливая из шкафа ее одежду и швыряя чемодан на кровать. — Ты меня подставила, ты меня позоришь! Это, черт тебя подери, мои коллеги! Все, собирай свои манатки! Даю тебе пять минут, что не успеешь собрать — оставишь тут!
— Я никуда не поеду! — взорвалась она. — Убери все это! Плевать я хотела! Пусть говорят что хотят! Я люблю Отто, и мне плевать и на все сплетни, и на тебя тоже!
— Ах, какие мы гордые! — Артур комкал какие-то свитера и блузки и пихал их сам в чемодан, чтобы хоть чем-то занять руки и не наподдавать глупой, наглой девчонке. — А что мы скажем, если уже сегодня вечером наш любимый вернется к Клоэ? Она уже год с ним, а таких, как ты, у него — пятачок пучок каждый день! Ты никто для него! Так, расходный материал! Он бросит тебя! Неужели ты этого не можешь понять?
— Он меня любит!
Артур только головой покачал. Бедная дурочка. Чего на нее орать? Глупая, наивная девчонка, которая в детстве боялась темноты и ревела из-за плохих отметок в школе, выросла, но поумнеть не сподобилась. Он сказал уже негромко, но так убедительно, как только мог:
— Нет, Рени. Нет. Он тебя не любит. Он никого не любит, кроме себя. Ты загоняешь себя в тупик. Он просто играет. Это просто сущность твоего Ромингера — играть. Он наиграется и пойдет себе дальше. Тебе будет больно. И чем дальше, тем больнее. Тебе уже досталось. Давай не будем делать еще хуже.
— Давай, — согласилась Рене, ничуть не стесняясь своих слез. — Просто оставь нас в покое. Пусть все идет так, как идет. Если он меня бросит, я все равно буду рада, что он был со мной, что он вообще обратил на меня внимание. Не делай мне еще больнее, Арти. Занимайся своими делами, а я как-нибудь займусь своими.
Он тяжело вздохнул:
— Не жалуйся потом и не прибегай ко мне плакаться, детка. Кто упал сам — не плачет. Ты сама выбрала для себя постель.
— Это лучшая постель, которая только может быть, — тихо сказала Рене. — Достаточно, Артур. Ты сделал все, что мог. Мне жаль, если тебе стыдно перед коллегами, но это все в конечном итоге не их дело. Давай на этом закончим. Уходи.
— Рени…
Она молча подошла к двери и открыла ее:
— Уходи. Я прошу тебя.
— Хорошо, — Артуру не оставалось ничего, кроме как признать свое поражение. Он направился к двери, но остановился: — Мне очень жаль, Рени. Ты приняла неверное решение. Если ты захочешь уехать… если тебе придется уезжать… скажи мне.
— Пока, Арти, — Рене смотрела мимо него, сжав губы, напряженная, как натянутая перед обрывом струна. Он вышел в коридор, дверь в ее номер захлопнулась.
[1] Самый известный ресторан в Санкт-Моритце La Marmite
Глава 13
Артур подошел к лифту, нажал на кнопку, лихорадочно размышляя, что теперь делать. Да, Рене его выставила, и в общем ничего неожиданного в этом не было. Макс ему тоже говорила, что это идиотская идея — сейчас утащить сестру из Санкт-Моритца было бы не под силу всей королевской рати. Что бы он — силком ее поволок? Как всегда, подруга была права. Артур вздрогнул, когда двери лифта разъехались и он столкнулся нос к носу с Ромингером. Отто остановился и внимательно посмотрел на Брауна, но ничего не сказал. Вежливо, коротко кивнув, он обошел Артура как пустое место и неспешно направился в сторону номера Рене. Пока Артур размышлял, стоит ли затевать ссору, время было упущено — Ромингер вовсе не дожидался, пока брат его новой игрушки как-то раскачается. Артур вошел в лифт и поехал вниз, в бар. Ему не хотелось идти к Макс и признавать собственный провал.
Когда за братом наконец-то захлопнулась дверь, Рене дала волю слезам. Она плакала от обиды и от страха, что Артур может быть прав. Но она гнала от себя это подозрение. Не может этого быть! Не может быть, чтобы Отто не любил ее! Она упала ничком на кровать и расплакалась. И, как она ни храбрилась, ей, конечно, совсем не нравилось, что ее называют подстилкой и шлюхой. Она вовсе не такая! Она просто очень любит Отто, вот и все. Почему людям непременно нужно совать нос не в свое дело и говорить гадости?
Она выходила сегодня из номера — чтобы разыскать свои лыжи, которые она оставила вчера в подставке у подъемника. Отто сказал ей, что они должны быть в хранилище в подвале отеля. Она нашла лыжи и покаталась пару часов на черной трассе неподалеку. Да, она заметила в отеле, что на нее поглядывают и перешептываются, но решила, что не будет обращать внимание.