— По-моему, недурно, — сказал Отто, направляя БМВ к маленькой полупустой стоянке у кафе. Забавно, подумал он, что он ухаживает за Рене. Именно ухаживает, причем не до постели, когда это имело бы какой-то практический смысл, а после. И только частично ради реставрации ее реноме. Главным образом все же потому, что ему так хочется. Хочется отвести ее в ресторан, посидеть с ней, подразнить и посмеяться. До сих пор он водил в рестораны только Рэчел и Клоэ. Рэчел — потому что ей нужно было светиться и потому что ей это нравилось. Клоэ — потому что это было частью соглашения (им тоже надо было светиться, чтобы все знали, что они — пара). Кстати, платили они при этом пополам. А Рене была первой девушкой, с которой ему именно хотелось поужинать где-то. Вот он и ужинает. А зачем ему было куда-то водить других, затевать все эти сложности с кабаками, если девчонки и без того за ним бегали? Еще тратить на них деньги и выслушивать за столом все их глупости — да много чести. Девушки ему были нужны только для секса, и больше ни для чего. Ужинать и разговаривать он предпочитал с мужчинами. Оно и спокойнее, и приятнее, и дешевле обходится. Даже странно, почему ему интересно просто поговорить с этой — она, конечно, забавная и довольно остроумна, но… Ладно, что толку думать об этом. Он восстанавливает ее репутацию, вот и все. Надо просто держать это в уме.
Ресторанчик оказался вполне в его вкусе — маленький и уютный. Бревенчатые стены, всякая интересная кухонная утварь на деревянных столбах, единственный источник света — камин, укромные столики. Они заняли маленький круглый столик между окном и камином. Еще до того, как им принесли меню, Отто успел дотянуться под столом до Рене и нащупать сквозь ее джинсы все, что ему было нужно. Ему доставляло невероятное наслаждение видеть, что ее губы приоткрылись, дыхание убыстряется, а его пальцам становится горячо даже сквозь грубую джинсовую ткань.
— Ты опять это делаешь, — прошептала она.
— Что именно?
— Это. Заводишь меня. Перестань. Мы в общественном месте.
— Если дело дойдет до того, мы всегда можем пойти в машину.
— Я готова, — застенчиво сказала Рене, и он опять расхохотался:
— Угомонись, нимфоманка. Надо заказать чего-нибудь и поужинать.
— Опять ты о еде!
— Уже определись — или я все время о сексе, или о еде.
— Надо сменить тему, — Рене потупилась. — Мне неудобно… кругом люди, а мы про это…
— Предлагаю обсудить тенденции колебаний кросс-курсов европейских валют в течение последних трех лет. Это достаточно нейтральная для тебя тема?
— Все веселишься?
— Естественно, фройляйн.
— А зачем тебе учиться на МВА, раз ты профессиональный спортсмен?
Отто пожал плечами:
— Всегда надо иметь что-то помимо основной ставки. Нельзя заниматься профессиональным спортом всю жизнь — большинство уходят лет в 30, ну максимум в 35. Потом надо придумывать что-то другое. Иметь какую-то другую профессию.
— То есть у всех помимо лыж есть какая-то профессия?
— Нет, конечно. Многие начинают репу чесать уже ближе к завершению карьеры. Некоторые уходят в спортивную индустрию. Некоторые — в околоспортивную коммерцию или на спортивные каналы. Некоторые, кому хватило ума создать приличный капитал, занимаются инвестициями и живут на это. — Как только разговор стал относительно нейтральным, Рене уже не нужно было вытягивать из него каждое слово клещами, как в попытках разговоров про него самого или его семью. Но ее все равно интересовал больше он сам, чем теоретическая информация о профи-спорте.
— А ты что будешь делать со своим МВА?
— А что люди обычно делают? Чаще всего набирают опыт в качестве наемных работников и менеджеров, потом открывают свой бизнес.
— И ты так же хочешь?
— Возможно. У меня есть время определиться — лет десять-пятнадцать примерно.
— А как насчет банка твоего отца?
Он быстренько закрылся:
— Не думал об этом. Тебе надо поесть плотно, малыш, у нас впереди длинная и вполне деятельная ночь.
— А скажи, почему все-таки ты не танцуешь? Это же так классно…
— А ты почему не занимаешься дельтапланеризмом? Это тоже очень классно.
Рене насупилась. Этот человек, вполне вероятно, использовал МВА как прикрытие, а на самом деле учился в школе, которая готовит шпионов — вытягивать из него информацию было совершенно безнадежным делом. В отместку она сказала:
— Всю жизнь мечтала, что мой парень будет хорошо танцевать. А еще играть на гитаре. И, в идеале, петь. Мне не повезло?
— Жизнь сурова, — ухмыльнулся Отто. — Я не играю ни на чем, кроме как на нервах. Вот это мне удается очень хорошо.
— Я уже оценила, — Рене закурила и улыбнулась ему сквозь дым. — Как насчет спеть?
— От моего пения вороны дохнут на лету.
— От зависти?
Он хохотнул:
— Нет, от разрыва сердца.
— И все равно, человек, который так двигается, как ты, запросто мог бы танцевать.
— У меня нет слуха, я ни за что в ритм не попаду.
— У Артура тоже нет слуха и голоса, но он отлично танцует.
— Настолько отлично, чтобы скомпенсировать все те глупости, которые он творит в свободное от танцев время?
— Ого, — сказала Рене. — У тебя злой язык, да?