В настоящее время в здании размещается галерея художника Ильи Глазунова. Новая усадьба реконструирована в 2008 г. в так называемом стиле ампир пушкинской эпохи. В качестве компенсации за понесенные бюджетом города Москвы немалые затраты художник пожертвовал городу свое собрание живописи, икон, лубков, книг, мебели, бронзовых часов и предметов быта.
Улица Волхонка, дом 14. Здесь жили Пастернаки. Дело Зильберштейна
В основе нынешнего дома – левый флигель усадьбы Голицыных XVIII в.
По проекту архитектора В.П. Загорского в 1890–1892 гг. здание было полностью перестроено под меблированные комнаты и называлось Княжий двор. Основной четырехэтажный фасад здания, сохранивший свой первоначальный вид, архитектор обратил в Малый Знаменский переулок, а двухэтажный корпус (снесенный в 1960 г.) расположил фасадом вдоль Волхонки. Общий архитектурный облик сооружения оказался достаточно прозаичным – став доходным домом, оно утратило конструктивную и стилистическую связь с основным комплексом усадьбы. Дом на протяжении XX в. неоднократно перестраивался, так сказать «реконструировался». Так что от голицынского флигеля мало что осталось к сегодняшнему времени.
В гостинице «Княжий двор» жили И.Е. Репин, И.А. Бунин, А.М. Горький, И.Г. Эренбург, В.И. Суриков.
В августе 1911 г. казенную квартиру в этом доме получил преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества Леонид Осипович Пастернак (1862–1945). Квартира 9 семьи Пастернак располагалась на втором этаже здания. Вместе с Леонидом Осиповичем в доме жили его жена, две дочери и два сына, один из которых впоследствии стал известным поэтом.
Член многочисленной семьи Пастернак, внук художника Леонида Пастернака и сын Бориса Пастернака Евгений Пастернак вспоминает:
«К началу сентября Пастернаки поселились в квартире № 9, во втором этаже не существующего теперь двухэтажного дома, ограничивавшего с улицы старинную городскую усадьбу князей Голицыных, именовавшуюся в целом – Волхонка, дом 14, или Княжий двор. В том же здании, за углом в Малый Знаменский переулок, была мастерская Василия Сурикова и нечто вроде гостиницы или меблированных комнат.
Большие старинные ворота Княжьего двора вели с переулка между флигелями к стоявшему за круглым сквериком со старыми деревьями дворцу Голицыных. В то время он был уже казенным и в нем помещалось несколько учреждений. Еще более таинственные и старинные сараи и постройки находились в глубине переулка. Это было владение Долгоруких с тремя дворами, садом и множеством разбросанных в беспорядке разностильных построек, которое в народе называлось Мучной городок и где когда‑то жили Серовы. По другой стороне Малого Знаменского готовили к открытию Музей изящных искусств, строительству и комплектованию которого посвятил свои зрелые годы Иван Цветаев.
Пять комнат, одиннадцатью окнами смотревших на улицу, были помимо коридора соединены между собою широкими двустворчатыми дверьми. Анфилада, получавшаяся, если их открыть, создавала ощущение огромности этой не слишком по тем временам просторной квартиры. Гостиная, где стоял рояль, мастерская отца и три жилых комнаты – родителей, дочерей и сыновей.
Тротуар под окнами был вымощен большими светлыми каменными плитами и обсажен липами. По Волхонке шли трамваи четырех маршрутов, автобусы. Перпендикулярно к ней, против окон, вниз уходил Всехсвятский проезд, упиравшийся в набережную Москвы‑реки. За ней дымили трубы Поливановской трамвайной электростанции и виднелись невысокие дома Замоскворечья. Слева от проезда на высоком каменном цоколе стояла кирпичная с белокаменной отделкой церковь Похвалы Пресвятой Богородицы, которую все называли по находившейся там чудотворной иконе Нечаянной Радостью. С улицы к ней вела дорожка, огражденная белой резной балюстрадой. Вдоль нее выстраивались свадебные кортежи. Чудотворная икона считалась покровительницей семейного счастья.
Справа в то время высился обшитый досками и обнесенный строительными лесами куб, в котором сооружали памятник Александру III. Он стоял на краю садов и скверов, окружавших храм Христа Спасителя, который, со своими белыми, покрытыми скульптурой стенами и золотыми куполами, занимал почти всю правую часть поля зрения и в солнечное утро отбрасывал жаркий отсвет в окна и на левые стены комнат.
Прихожая, столовая и кухня выходили окнами во двор и сравнительно с южными большеоконными комнатами казались полутемными. В отличие от Мясницкой, привязывавшей Бориса Пастернака всей силой воспоминаний, Волхонка, на которой он с перерывами прожил больше четверти века, не казалась ему уютной. Жизнь в одной комнате с братом тяготила его и на Мясницкой. Здесь чувство неловкости возросло и распространилось на весь семейный быт. Сверстники, приходившие к нему в гости, это замечали.