Читаем Волки полностью

Бесс встал и громко спросил:

— Куда это вы направились?

— В хоррею надо, — ответила старуха.

Это была не та косматая селянка, которую они впустили недавно. Другая. Она хорошо говорила на латыни, да и держалась очень спокойно. Властно.

— Зачем?

— Масло нужно, — ответила Гергана, — в лампе кончилось совсем, а нам света не хватает. Вашего фабра выхаживать.

— Позови-ка киликийца сюда, — велел Бесс товарищу, — а сам на башне пока побудь вместо него.

— Зачем? — спросил теперь уже эксплоратор.

Бесс вздохнул. Он считал, что Лонгин, нередко советовавшийся с подчинёнными по самым разным вопросам, привил им недопустимую в войске склонность к обсуждению приказов командира.

— Ну не будем же мы в чужой хоррее хозяйничать.

Эксплоратор с кряхтением поднялся и направился к воротам.

Тармисара почувствовала, как щëку кольнуло холодом. Ещë и ещë. Ветер принёс первых белых мух. Не мягкие хлопья, что неспешно пропархивают в плотном стылом воздухе, а кристаллики льда. Всë же кнуты Борея вспороли брюхо снеговой тучи, беременной метелью. Число застрельщиков грядущей снежной бури умножалось на глазах.

Бессу показалось, будто кто-то вскрикнул. Он стиснул рукоять меча, вслушиваясь.

Через некоторое время ветер донëс новый странный звук. Глухой. Будто кто-то бился в деревянную стену. Неторопливо. Размеренно.

Вот только на таран, который могли бы применить варвары, это не слишком походило.

«Что ещë за хрень?»

К костру подошёл сагиттарий.

— Что случилось?

— Сходи-ка в хоррею с этими бабами, — велел ему Бесс, — у вас же там поди засов. Открыть надо.

— С чего бы это? — недоверчиво прищурился киликиец.

— Наш принцепс велел бабам содействовать во всëм. Этот ваш фабр — важная птица. Им масло надо. Ступай, короче.

Сагиттарий недовольно помялся, но всё же повиновался. Герострат согласился с предложением Лонгина, чтобы иммун-дупликарий остался в карауле старшим.

Хоррея, кладовая зерна и прочих припасов была устроена под одной крышей с конюшней.

Как хорошо вышло. И голос прозвучал спокойно, лениво. Не выдал, как Сальвию страшно.

Бесс остался у костра в одиночестве. Огляделся. На привратной башне торчали две фигуры. Одна из них в островерхом шлеме сагиттариев. Те свои конические набалдашники вместе с подшлемниками надевали поверх плащей, коими покрывали себе головы. Шлемы изрядно добавляли лучникам роста. Вот так же дикие звери стремятся показаться врагу большими и страшными, когда на самом деле боятся его.

Слева и справа на башнях тоже маячили караульные. Везде там стояли жаровни с углями, светились багровым.

Что происходило на дальних башнях, Бесс не видел.

Глухие удары прекратились.

А лошади и верно беспокоились. Сальвий потянул из ножен спату, проверил, как ходит.

Спата — меч, более длинный, чем пехотный гладий. Применялся в римской коннице.

Киликиец с женщинами подошли к хоррее. Замка на дверях тут не было, только простой деревянный засов. Сагиттарий потянул его, но тот не поддался — корка льда намëрзла и упëрлась.

— Ну чего копаешься? — проворчала Гергана.

Голос еë звучал необычно спокойно, а у Тармисары сердце было готово выскочить из груди.

Она огляделась. В конюшне негромко, но явно нервно ржали лошади. Беспокоятся. Издалека вновь донёсся волчий вой и на этот раз серому ответил собрат.

Тармисара подумала, что оба они вообще-то не близко. Еле-еле слышно. Конечно, ветер мешает, но всё равно волки явно рыщут где-то довольно далеко.

Но лошади думают иначе.

Дардиолай велел ничему не удивляться. Пусть так, но что, если «красношеие» начнут задавать себе эти же вопросы?

Она посмотрела на киликийца. Тот, негромко бранясь, возился с засовом и на лошадей не обращал внимания.

Неподалëку потрескивал костëр. Возле него виднелись две сидячих фигуры. Клевали носом. Других караульных не видно. Обе угловых башни в задней части кастелла пусты. Впрочем, в этакую темень, да метель, что мало-помалу набирала силу, разглядеть человека — та ещё задачка.

Киликиец, наконец-то справился с засовом и распахнул дверь.

— Вон масло.

Он посторонился, пропустив Тармисару. Оглянулся, потянулся. Заметил сидящих у костра.

— Эй, бездельники? Вам кто разрешил оставить посты?

Те не шелохнулись.

— Ах вы ленивые жопы, — возмутился сагитарий, — да я сейча-а-а-х-р-р…

Он схватился за шею. Кровь ударила фонтаном. Гергана выдернула нож, узкий и длинный, и сагиттарий ничком рухнул на землю.

Сердце Тармисары билось, как птица в силках.

— Чего остолбенела? — прошипела Гергана.

Она выволокла из сарая тяжëлую амфору с маслом. Тармисара подхватила ещë две.

«Просто вытащите наружу», — наставлял их Деметрий, — «и факелы, сколько найдëтся. Их надо отнести к дальнему костру, если получится».

— Давай, дурёха, отомри! — торопила её старуха, одна из самых знатных и важных женщин во всей Дакии, — чего фабр тебе говорил? Забыла? Пути назад уже нет!

Тармисара очнулась, сгребла в охапку несколько хорошо просмолëных факелов и поспешила к костру, совершенно не представляя, что сейчас скажет караульным.

Но приблизившись шагов на десять, замедлилась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза