Волки

— Знают они, что ты им денег за голову Бамбая не отдашь, вот и открыли охоту на тебя. Была у них задумка пересечься с тобой в этом деле. И много бы крови повылилось! Это цыганский молодняк шалит, барон уголовных не терпит, но те, кто от табора откололся, законов таборных не держат, хотя и побаиваются полевых цыган.

— Кто же вместо тебя теперь у них? — полюбопытствовал Седой.

— Пока что они вразброд все делают, но есть один человек, он сможет их повести.

— Блатной? — спросил Седой.

— Нет, — ответил Митя, — ему эти дела не по сердцу, но цыгане его слушают. Саввой его зовут. Он и в таборе против барона шел. Странная у них картина получается: вроде бы барон его любит, а к власти не подпускает. Одинокий волк этот Савва.

— Как ты? — усмехнулся Седой.

Митя улыбнулся.

— Знаешь, что я тебе скажу, Седой? Собаку надо очень сильно разозлить, чтобы из нее настоящий волк получился. Вот у тебя на груди крест висит, а людей ты не любишь. Уж больно донимали они тебя, люди. Всю жизнь донимали. Может, они из тебя вора и сделали, а? Кажется мне, что еще тогда, в детстве, ты не очень-то к этому клонился. Что там вышло? Какая причина тебя в омут кинула? Сдается мне, что тут без женщины не обошлось. Но я про это ничего не знаю, а ты никогда не рассказывал. Вот и я через женщину ожесточился. Выходит, что есть женщины, которые корону могут надеть, а другие, и их большинство, — ночной горшок. Так ведь, Седой?

— Это правда, Митя. Об этом мы не говорили… За что их любить-то, людей, если они способны на предательство? И не знаешь, когда тебе нож в спину всадят. Я среди блатных прожил, но там такого, как на воле, нет. За предательство карают сразу.

— Не надо их высоко ставить, Седой. Разные они. Много и среди них всяких. На воле больше выбора, надо только силу иметь да душу удержать от падения.

— Ты же не удержал, — ответил ему Седой. — Мог бы и простить ее, не убивать. И друга простить мог.

— Надо было простить, — сказал Митя. — Все не могу забыть, как они умирали. Надо мне было за этот грех ответить. И больше ничего бы не было. Ни борьбы, ни беготни… Испугался я тогда, вот и покатилось все под уклон. А сейчас, смотрю на человека и думаю — продаст. Никому не верю.

— Знаю я это, Митя, — сказал Седой, — прошел. Думал, тихо доживу, а вот не получилось. Злость поднялась.

— Что будем делать? — спросил Митя.

— Отпущу я этого пацана на все четыре стороны, пусть живет. А мне на этих, новых, смотреть невмоготу. Не потому, что они быстро разбогатели, а больно рожи их мне не нравятся, человеческого в них мало.

— Это так, — кивнул Митя, — да что тебе до них? Живи спокойно.

— Душа болит, и нет ей успокоения.

Разговор был прерван на полуслове. В дверях возник Арнольдыч. Он так тихо появился, что Митя и Седой поначалу даже не обратили на него внимания.

— Беседуете? — ехидно спросил Арнольдыч. — А возле дома цыгане ошиваются.

Седой мгновенно преобразился. Митя взглянул на него и не узнал. Холодом и силой вдруг повеяло от этого уже не молодого человека. Когда-то, в далеком прошлом, Митя уже видел его таким — обычно потом Седой надолго исчезал в тюрьме или на пересылках.

— Вот что, братва, — сухо сказал Седой, — вы как хотите, а я должен о жизни позаботиться.

Он открыл ящик тумбочки и достал оттуда пистолет. Потом подошел к окну, слегка отодвинул занавеску и выглянул. Во дворе шевелились какие-то тени.

— Без пользы все это, Седой, — сказал Арнольдыч. — Раз они твою хазу нащупали, деваться некуда.

— Придется и тебе в бега уходить, — подтвердил Митя.

— Пошли черным ходом, — уже на ходу бросил Седой и по-кошачьи прошмыгнул в дверь.

Они вышли на деревянный настил, примыкающий к коридору. Остановились.

— Кажется, кто-то ходит, — послышался голос внизу.

— Глянь, — донеслось в ответ, — да поосторожней.

Арнольдыч приложил палец к губам и тихо сказал:

— Я вперед пойду.

Арнольдыч первым принял в себя цыганский нож и без стона упал на деревянный настил.

— Не стреляй, Седой! — крикнул Митя. — Уходи, я отвлеку их.

И Митя стал спускаться по деревянной лестнице. В лицо ему ударил луч карманного фонаря.

— Ты, морэ?! — вскрикнул молодой цыган. — Как здесь оказался? — удивленно оглядывал он Митю. — Дэвлалэ! Кича, иди сюда. Это Митя!

— Да ты что?! — отозвался голос.

— Что ищете, ромалэ? — спросил Митя. — Тот, кто вам нужен, давно ушел, нет его здесь.

— Откуда знаешь?

— Сам его ждал…

Голоса посовещались.

— Ладно, подождем еще.

— А может, он его предупредил?

Снова зажегся свет фонаря, к Мите подошел Савва.

— Вот ты какой стал, — сказал Савва, — говорили мне рома. Таким я тебя и представлял. Что ж, поговорим.

— Не здесь же, — отозвался Митя. — Позже. А Седой ушел, зря время теряете. Больше он сюда не вернется.

— Чего ты встрял в наши дела? — спросил Савва.

— Я же знаю, Савва, что уголовные тебя не интересуют. Почему ты здесь?

— Кровь цыганская пролилась, — был ответ.

— Барон все решил, — сказал Митя.

— Я по-другому думаю, — отозвался Савва. — Ладно, пошли отсюда. На этот раз ускользнул пахан.

И Савва повернулся и пошел не оглядываясь, как будто бы был уверен в том, что Митя идет следом.